Жизнь и смерть генерала Корнилова

Прошло несколько дней, и семья Великого бояра получила телеграмму от генерала Деникина с приглашением на торжественное погребение генерала Корнилова в Екатеринодаре. Посылая эту телеграмму, генерал Деникин не потрудился послать в Гнач-Бау ни Арона, ни полковника Григорьева узнать, находится ли там действительно тело Верховного.

Таисия Владимировна и Наталия Лавровна просили меня ехать с ними на похороны Лавра Георгиевича. Я привел оставшихся в моих руках 25 человек джигитов и, неся службу охраны поезда, где ехала семья, как при жизни Великого бояра, мы ехали в Екатеринодар. На вокзале семью встретил генерал Деникин, который, опять не ответив на мое приветствие и приветствие часовых, прошел в купе к рыдающей семье и, взяв ее, увез в город. Я со своими джигитами остался на запасном пути на произвол судьбы. Никто нас не спрашивал, кто мы, зачем приехали и что мы собираемся делать. В эту ночь мы легли спать голодными, так как, кроме белого хлеба, купленного мною, и чаю, мы ничего не ели. Утром на другой день повторилось то же самое, то есть мы голодали по-прежнему, но терпели. Утром из города прибыла семья Верховного, и мы поехали за телом. Туркмены молча тяжело вздыхали, – только один из них по пути в Гнач-Бау сказал:

– Жаль, что нет нашего бояра! Его преемник тоже большой человек, но с ничтожным сердцем, а без сердца из начатого Великим бояром дела ничего не выйдет!

Не желая огорчать Таисию Владимировну, я молчал и терпел. От нее же я узнал, что генерал Деникин выразился так:

– Я бы приказал арестовать Хана при появлении его на территории Добровольческой армии, но, приняв во внимание любовь к нему Лавра Георгиевича, оставляю его в покое.

«Меня арестовать?! За что?! За то, что я явился главной причиной сохранения ему жизни в Быхове, не дав второй раз стать жертвой солдатни?! За то ли, что я люблю Россию больше, чем он? За то ли, что, когда после смерти Великого бояра вылезшие из подполья лакеи и прислужники курили фимиам ему, Деникину, я сказал: “Я не знаю генерала Деникина и не верю в него!” За то ли, что я отдал для служения общему делу молодость, здоровье и собственное благополучие? За что же, наконец?! Было бы гораздо честнее позвать меня и Долинского и лично сказать свое спасибо за нашу службу и добавить: “Хотите продолжать службу в Добровольческой армии, милости прошу, а если нет и вы не верите мне – с Богом!”» – думал я.

Мне было горько и обидно такое отношение!

По дороге в Гнач-Бау Таисия Владимировна плакала и говорила:

– Как люди переменились, Хан. При Лавре Георгиевиче у них были совсем другие лица, а теперь все изменилось. Лавр Георгиевич был доверчив, как ребенок. Он не знал людей и считал всех этих людей своими друзьями. А вот я теперь вижу, какие они друзья!

В Гнач-Бау нас встретил ротмистр Арон. Он проводил нас в дом колониста-немца и со словами: «Сейчас иду откапывать тело Верховного», куда-то исчез. Подождав в доме колониста около часа, Таисия Владимировна начала нервничать и просила меня пойти и узнать в чем дело. Я пошел.

Подойдя к ротмистру Арону, я увидел его с чертежом в руках, старавшимся отыскать тело Верховного, но, казалось, безуспешно. Изрыв большую площадь земли, где должно было находиться тело Верховного, ничего не нашли, кроме тела полковника Неженцева. От Верховного же остались только кусочки гроба. Таковы были результаты тайных похорон, устроенных по приказанию генерала Деникина.

– Хан, дорогой, сделай милость, помоги мне, старому дураку, – подготовь семью к мысли об исчезновении тела! – просил ротмистр Арон.

При известии об изчезновении тела Верховного жена идочь упали в обморок. Этот удар для Таисии Владимировны был очень тяжел. Она не могла перенести смерти любимого мужа-друга и мысли об издевательстве над его телом. Придя в себя, она не могла уж больше плакать и как бы окаменела от горя.

Таисия Владимировна прожила затем недолго и вскоре умерла.

– Хан, я все это принимаю как издевательство над нами! – говорила она по пути в Екатеринодар.

Побыв в Екатеринодаре несколько часов, мы выехали в Новочеркасск.

Перед самым моим отъездом в Хиву ко мне приехал полковник Колобов Михаил Владимирович, которому высшее начальство приказало собрать все, что касалось эпохи Верховного, и он деятельно взялся устраивать музей генерала Корнилова. Меня, как адъютанта Верховного, он просил приехать в Екатеринодар, чтобы с меня написали портрет для музея.

Я приехал, и с меня был написан портрет художником А.П. Мочаловым. Я передал полковнику Колобову две пули, которые Верховный просил меня сохранить.