Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Хан, видите сами, какая здесь обстановка? Разве с этой дрянью что-нибудь можно сделать? Командующему хорошо приказывать! – с этими словами он куда-то бросился.

Я ушел к Верховному, который все еще находился на старом месте. Около него были полковники Барцевич, Патронов, Трухачев, Говоров и др.

Через час приблизительно из деревни мимо нас начал проходить обоз. Верховный, увидя впереди фигуру генерала Эльснера, ехавшую рысью, и не узнав его, крикнул:

– Куда вы?! Куда вы?! Стойте! Кто вы такой?

Генерал Эльснер подъехал к Верховному. Здороваясь и извиняясь за то, что не узнал, Верховный спросил, почему он спешит.

– Ваше Превосходительство, ужасная паника стоит среди возчиков, раненых, и я решил…

– Никакой паники я здесь не вижу! Вы сами, господа, создаете ее! Вот вы, например, Евгений Феликсович, куда скачете, разводя панику? Господа, ведь так же нельзя! Если вы держите себя так, то что же можно требовать от ваших подчиненных? Сию же минуту остановите обоз и приведите его в порядок. Двигайтесь в порядке и, пожалуйста, не рысите! Не забывайте же, что у вас в обозе раненые! – говорил Верховный.

Пропуская обоз мимо себя, Верховный спрашивал раненых об их здоровье, сделали ли им за ночь перевязки, удобно ли им в повозке и положено ли сено под них.

«Ба-бах – бах!» – разорвались два снаряда недалеко от Верховного. Один из них, попав в проходившую повозку, убил раненого офицера и слегка контузил его жену, ехавшую в качестве сестры милосердия.

Находившиеся в хвосте обоза раненые, узнав о том, что Верховный здесь и осматривает сам повозки, – несмотря на холод и опасность, – спокойно продолжали лежать в своих повозках, как если бы они находились в госпитале.

«Та-та-та! Пью-пью!» – трещал где-то пулемет и визжали пули.

– Это наши пулеметы? – спросил Верховный.

– Никак нет, Ваше Превосходительство! – ответил тут же стоявший Долинский.

– Вот видите, как беспорядочно летят пули, направленные в обоз. Значит, скоро товарищи прекратят свои шалости! – говорил Верховный, обращаясь к присутствующим.

Послышался близко треск из пулеметов.

– Ваше Превосходительство, чехи подошли, и наш пулемет начал работать, – доложил генерал Романовский.

– Да, да, я вижу. Так их… так! Вот, у них кто-то упал с лошади, – говорил Верховный, не отрываясь от бинокля.

Через пятнадцать минут после этого бой был закончен, и большевики удрали.

От Хомутовской до Кагальницкой мы прошли благополучно. В Кагальницкой станице между Верховным и мною произошел следующий инцидент.

Принимая донесение от приехавшего казака, Верховный, стоя на крыльце дома, заметил, что у туркмен-часовых карабины, и резко сказал мне:

– Хан, почему туркмены до сих пор не обменяли свои карабины на винтовки? Посмотрите на эту барышню, – указал он на доброволицу-гимназистку Языкову из команды связи, – она с трудом несет винтовку в два раза больше ее самой, в то время как огромные детины до сих пор носятся с карабинами. Я вам приказал обменять карабины конвоя на винтовки еще при выходе из Ростова. Почему это не исполнено? Если еще раз повторится такое отношение к делу, то я вас отправлю в строй!

– Ваше Высокопревосходительство, во-первых, Вы не изволили отдавать мне такого приказания, а во-вторых, Ваша угроза меня ничуть не пугает, так как мы с вами и так находимся в строю, – ответил я.

– Довольно, Хан! – резко прервал он меня.

После этого незаслуженного выговора, ибо я никогда не получал приказания о перемене джигитами карабинов на винтовки, я решил оставить службу у Верховного и уйти в конвой, а затем в один из полков.

Услышав об этом, ротмистр Арон вспомнил, что приказание о замене карабинов Верховный отдал ему, но он забыл его исполнить, и начал просить меня, чтобы я возвратился к Верховному. Ротмистр Арон извинился передо мной, но сознаться Верховному в своем проступке побоялся.

В шесть часов вечера, перед обедом, прибежал в конвойную команду Долинский и передал мне приказание Верховного явиться к нему. Я отправился. В столовой в ожидании обеда сидели генералы Деникин и Романовский. Верховный встретил меня следующими словами:

– Хан, я знаю, что вас незаслуженно обидел. Пожалуйста, простите меня. Вы знаете мое отношение к вам как к сыну!

– Ваше Высокопревосходительство, Вы тоже меня извините за мою резкость. Не виноват я, что отец учил меня говорить правду в глаза даже царям, не боясь их гнева.

– Знаю, знаю вас, Хан! Итак, мир! Давайте есть, – сказал Верховный ласково.

В это время кто-то прибыл к Верховному, и он вышел в соседнюю комнату.

– Как вам не стыдно, Хан. Находясь в такой обстановке, вместо того чтобы поддержать его, вы причиняете ему неприятности! – сказал генерал Деникин.

Услышав это замечание генерала Деникина, я ничуть на него не обиделся, так как ему, вероятно, не было известно отношение Верховного ко мне как сыну. А между отцом и сыном всегда происходят подобные вещи, несмотря ни на какие обстановки.

От Егорлыцкой до Лежанки

19 февраля 1918 года.