Ложась на свою кровать при помощи художника, он открыл глаза и увидел, что это была не мать, а Рогожин, -- и при взгляде на его лицо, он вдруг ясно вспомнил, чем был для него этот человек и подумал: "это Рогожин, любовник моей жены..." Но подумал спокойно, как о чем-то далеком, маленьком, ничтожном, потерявшем теперь свое значение и свой смысл. И еще полный благодарности за его услуги, прощая Рогожину все, Логинов посмотрел на него тихими, глубокими глазами, и ему захотелось сказать художнику что-то важное и серьезное, наполнявшее все его существо торжественным спокойствием.
-- Я, кажется ... сегодня умру... -- тихо проговорил он, словно доверяя тому свою великую тайну, и закрыл глаза.
И ему было приятно то, что Рогожин не возражал и не уверял его в противном, а только молча, серьезно посмотрел на него, словно соглашаясь с ним, и как будто проникнувшись уважением к его большой тайне, пожал ему руку и тихо вышел в гостиную...
VII.
Солнце заходило, и на раскрытых стеклах окна горел розовый отблеск заката. В окно понесло вечерней сыростью, от которой Логинова начинало лихорадить и першило в горле. Дверь в гостиную Рогожин оставил открытой, и слышно было, как он и Татьяна Павловна тихо о чем-то разговаривали там, и кто-то из них перелистывал книгу. Временами их говор умолкал, и тогда Логинов чувствовал, что они стоят у двери и смотрят на него...
Он лежал с открытыми глазами, устремив взгляд в окно на розовые стекла. Ему становилось все труднее дышать, и каждый вздох вызывал острую боль и хрипящее клокотанье в груди. Он весь сосредоточился на чувстве тревожного, жуткого ожидания, и когда прекращался озноб, и его бросало в жар, от которого темнело в глазах и в груди как будто начинал ворочаться раскаленный уголь, -- ему казалось, что это уже наступает смерть, и от страха у него холодели руки и ноги, и сердце сжималось и падало, замирая... Потом опять знобило: холодный, липкий пот обливал все тело, страх таял и оставалось только жуткое предчувствие близости конца...