Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

Прелиминарный мирный трактат установил границу по Перекопу; жителям дан был трехлетний срок для выбора, уходить или оставаться. Но кочевые джамбулуки и едичкулы привыкли пасти свои табуны, где вздумается, а соблюдать предписанные чужаками правила отнюдь не желали. Минувшей осенью данные им три года истекли; уже после этого немалая орда туземцев откочевала в Крым на зимние пастбища. Русский консул в Бахчисарае Адам Шульц немедля заявил протест хану и потребовал, согласно прелиминарным статьям, сих перебежчиков выдать. Селямет Гирей лишь посмеялся над неверным глупцом и посоветовал дождаться весны: тогда кочевники, мол, сами вернутся. Не столь миролюбиво приняли покушение на свои права сами ногаи. Большущая их толпа, вломившись в дом, где квартировал злополучный консул, избила его и слуг до полусмерти. Конюха, вздумавшего противиться, и совсем убили. Потом на испуганном немчике разодрали одежды и отходили его плетью, приговаривая: мы, дескать, народ вольный, вашей шлюхе московской не крепостные. И еще много всяких невежливостей дерзнули высказать в сторону Ее Величества.

Чудом избежавший гибели Шульц не осмелился затевать разбирательство с обидчиками перед ханом, а потребовал у него проезжую грамоту и немедля убрался в Россию, совершенно уверенный, что империи больше делать нечего, как начинать новую войну из-за его поротой задницы. Все грубости в адрес императрицы прямо как есть по инстанции и передал. Теперь мне вдогонку прилетел из Петербурга указ, предписывающий требовать выдачи виновных у крымского хана, а ежели сие по магометанскому закону невозможно, то казни оных самими татарами. Разумеется, в ответ я запросил дополнительных полномочий, потому как без введения армии в Крым на что-либо подобное надеяться невозможно. Если бы даже хан и захотел казнить магометан за оскорбление неверных, беи да мурзы такого не позволят: немедля его свергнут при первом намеке на измену древним устоям. Были случаи, за гораздо меньшее свергали. А бывшего консула из дипломатической службы следует уволить, дабы впредь не ронял честь державы своею глупостью. Ему бы надлежало джамбулуков с едичкулами из империи выпустить, обратно же по весне не впускать, послав воинским начальникам секретный запрос о своевременном усилении пограничной стражи. Верными подданными сии народцы все равно не станут, по правилу «сколько волка ни корми».

Конечно, прощать крымцам столь наглое оскорбление полномочного представителя Ее Величества (а такоже безумные и дерзкие слова) ни в коем случае нельзя. Но пока предпочтительно действовать через Порту, где визирем снова сделался мой знакомец Али-паша Хекимоглу, человек разумный и в делах правления опытный. Вполне возможно за сию обиду потребовать у него не токмо наказания ногайских бродяг, а еще и каких-то уступок в переговорах о черноморской торговле. Если же сатисфакции дано не будет, мщение лучше отложить до замирения с шведами, чтобы нам иметь обе руки свободных, и до полного укомплектования войск на юге, что потребует, при неуклонном соблюдении системы Петра Великого, не менее полутора лет. К тому же, в глазах всего света приличнее и благороднее дать виновной державе время одуматься и загладить вину.

Вот так, примерно, я отписал государыне. Что бы ни говорили об императрице Елизавете недоброжелатели, она достаточно разумна для дел правления. И что еще важно — терпелива. Умеет применяться к обстоятельствам, достигая цели искусным маневром, без прямолинейной грубости и жесткости, коими отличалась Анна. Доводы мои получили высочайшую апробацию, и стало возможно без суеты наращивать военные силы на юге.

Да и не только военные. Войско сильно силой народа, кормящего и вооружающее оное. А с этим дело обстояло… Честно скажу: проплывши по Днепру от Богородицка до Таванска так же, как десять лет назад, — пришел в черную меланхолию от запустения знакомых мест. Чума, поразившая сии земли в тридцать восьмом году, сгубила от трети до половины жителей; большинство уцелевших бежали в Малороссию, притащив и туда смертельное поветрие. Азовской губернии тоже досталось.

Слава Богу, ландмилиция сравнительно мало пострадала. Два полка, ближние к Днепру, испытали дыхание заразы. Остальные как-то спаслись. Когда созвал на обед тамошнее начальство и стал спрашивать о сем — седой, как лунь, полковник отвечал, что, дескать, молитвами.

— Степаныч, старый черт! — Отвечал я с неблагочестивым смехом. — Довольно ханжить. Нашим с тобой мольбам небеса не внемлют, ибо грехов на солдате — что на собаке блох! Али не так?! Мы ж целую вечность знакомы. С тех пор, как я тебя из капралов в унтера произвел.

— Ваше Высокопревосходительство, так ведь не мы одни, — и святые отцы за нас молитвы возносят…