Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4

— Простите, дон Алессандро! Фальшивый Лещинский был в самом деле неотличим от настоящего — по крайней мере, издали. Одежда, парик — все подлинное! Карета, кучер, лакеи… Рост, фигура, лицо — в точности как у хозяина! Судя по всему, этого слугу заранее готовили для подобного случая. А мы действовали в спешке, и не имели в замке ни одного соглядатая — кто должен был о том позаботиться, Eccellenza?!

Действительно, сей грех — не на Франческо. Понятно, мой мастер тайных дел хочет перевести графский гнев на собрата по неудаче… Однако в чем упрекнуть Гвидо Морелли? Он торговый агент, а не шпион! То есть, шпион, конечно, тоже — но совсем неопытный. Надо успокоиться и разобрать конфузию по пунктам. Тогда можно надеяться, что дальнейшие действия будут удачней.

— Ладно. С кем не бывает?! На первый раз прощу. Когда вы распознали подмену?

Убийца смущен: еще чуть — и покраснеет, как девушка.

— Мне стыдно, Eccellenza… Но надо говорить правду. Нас водили за нос до самого конца. Двойник уцелел не потому, что мы прекратили охоту. Я хотел применить ваш африканский способ к его кораблю, внеся изменения согласно обстоятельствам: подкупил служителя в морском арсенале — однако при погрузке пороха чертовы французы услышали тиканье часов в бочонке.

— Это можно было предвидеть. И нужно. Хотя сама идея хороша. Надо только обдумать иные способы дать нужную задержку воспламенителю. Скажем, кислота, медленно разъедающая стопорную проволочку… Или маятник, приходящий в движение от морской качки… Так, значит, вы думали, что упустили подлинного претендента?

— Да, господин граф… Я бесконечно виноват…

— Ну, оплошность с адской машиной не имела и не могла иметь тяжких последствий, потому что дело уже было испорчено. Подлинный Станислав в это самое время мчался через Германию на облучке чужой кареты, под видом кучера. Только в будущем… Не вздумай еще раз так меня огорчить: всякая доброта и терпение имеют предел.

— Я никогда не посмею злоупотреблять вашим великодушием, дон Алессандро.

Имелись причины не наказывать строго сплошавших «охотников». Во-первых, мои собственные представления о Лещинском оказались ложными: откуда знать, что шляхетский гонор не помешает ему притвориться хлопом?! Соответственно, и распоряжения были ошибочны. Во-вторых (и это, пожалуй, главное), в разгар охоты почта принесла известие, обесценившее всю затею. Вена и Петербург лишили своего благоволения принца Мануэля и договорились посадить на польский трон сына покойного короля, саксонского курфюрста Фридриха-Августа. В отличие от бесшабашного инфанта, имеющего за душою только честь, шпагу и долги, сей толстомордый немец твердо стоял на ногах и был человеком практическим: мог употребить собственные деньги и собственных солдат для борьбы за трон. Но мне воцарение саксонца не дало бы ровно ничего. Слишком флегматичный для смелых авантюр, он ни за что не станет поддерживать мои прожекты и нарываться на ссору с морскими державами. Убивать Станислава, чтоб расчистить дорогу этому мопсу? Не стоит трудов! Я не дал команду к ретираде лишь потому, что она все равно бы опоздала. Так что, с практической точки зрения, потери от неудачи были нулевыми.

Если б даже мой интерес в польском деле сохранялся — так или иначе, ничего нельзя было сделать. Пришло время, когда тайный стилет уступает ристалище честному мечу. Сие оружие не по плечу одиночке, представляющему лишь себя самого, а не одно из могучих государств, готовых помериться силой с такими же левиафанами. Что оставалось?! Только смотреть, скрывая горечь во взоре, как Петр Ласси с многочисленным корпусом переходит литовский рубеж и, не встречая сопротивления, неторопливо продвигается к Варшаве. На другом краю Европы, испанские войска то и дело выгружались малыми отрядами в генуэзских портах, маршировали на восток и скапливались в герцогстве Пармском, где правил семнадцатилетний первенец Изабеллы и Филиппа, долговязый и длинноносый дон Карлос. В няньках при нем — то бишь, пардон, в советниках состоял знакомый мне по Петербургу герцог Лирийский, несколько лет назад с исключительным успехом исполнявший там должность посла.

Юный испанский принц вовсе не собирался атаковать стальные когорты Евгения Савойского с одними лишь своими соплеменниками. Франция, похоже, преодолела двадцатилетний период расслабленности: в тени старых поколений, покалеченных войною либо пресыщенных ею, поднялась свежая дворянская поросль, жадная до подвигов и славы. Испытанное миролюбие кардинала Флери принуждено было уступить дружному напору общества; многочисленные полки собирались на Рейне и в Провансе. Ходили слухи, что и Карл-Эммануил Сардинский уже присоединился к франко-испанской алианции. Союз двух империй, Священной римской и Российской, имел против себя практически равные силы.