Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4

Чувство, что пауза для размышлений необходима, посещало меня все чаще и чаще. Похоже, ошибка крылась не в текущем планировании или тактических расчетах, а в глубинных, фундаментальных постулатах, определяющих стратегию моих действий. Следовало предельно отстраниться от мелочных забот, чтобы поставить оную на пересмотр.

Покидая Российскую империю, я постарался увлечь за собою как можно больше своих людей (да и чужих, что греха таить), дабы в изгнании создать себе опору из соплеменников — слегка разбавив русских, для пользы дела, местными уроженцами. Подобные общины не представляют чего-то небывалого: целый народ еврейский уже семнадцать веков так живет. Если же рассматривать исключительно христиан, то новейшая эпоха дала нам два образца преуспевающих изгнанников: французских гугенотов и английских якобитов. Правда, время слегка размыло их сообщества: младые поколенья больше привержены тем странам, где родились. Но что мои люди начнут разбредаться врознь уже через три-четыре года, — по сути, сразу, как только освоятся в Европе, — этого я не ожидал. Надеялся, что уж на мой-то век их верности хватит.

В чем просчет? Самое очевидное объяснение лежит на поверхности: русский народ сложился в единое целое под давлением нужды и опасности, на земле скудной, суровой и подверженной набегам кочевников. Отщепенцу либо изгою там не выжить. Лучшие свойства сего племени пробуждаются в пору бедствий, в обстоятельствах чрезвычайных и прямо погибельных. Царь Петр, наверно, знал эту особенность и умел своих подданных в такие обстоятельства ставить. А я, дурак, что натворил? Дал людям благополучие, достаток и безопасность… И еще рассчитывал, что это их сплотит! Совсем наоборот получилось.

В Англии… Воздух там, что ли, отравлен миазмами алчности? Далеко не худшие по умственным дарованиям люди вдруг решают, что им выгодней отколоться и ловить Фортуну в одиночку. Более того, не останавливаются перед явной изменой. Изменой не мне одному: это еще б можно понять (в душах простолюдинов русских живет большая злоба на благородных). Нет, у них явное стремление откреститься от прежних братий и расплеваться с ними раз и навсегда!

Италия таит другую опасность. Мое приватное войско, размещенное под видом купеческой стражи в Тоскане и в неаполитанских владениях, разложилось от праздности. Насколько трудолюбив бывает русский мужик у себя дома в страдную пору, настолько же он становится ленив, когда жизнь это позволяет. Пошто перетруждаться? Кормежка дармовая обеспечена, вино дешево, девки тоже. Плоды всякие кругом на деревьях растут. Местные жители тоже к излишним трудам не склонны (неаполитанцы, вероятно, самый ленивый народ во всей Европе). До такой степени заразительным оказалось блаженное dolce far niente под голубым южным небом, что и немецкие наемники, часть из которых я сговорил возобновить контракт, в надежде укрепить через них дисциплину, вместо этого поддались русскому влиянию и бездельничали не хуже прочих.

Приехав в Ливорно по осени, задал всем взбучку, совсем обнаглевших выгнал. Не так, чтобы прямо на улицу выгнал — немцев отправил палубными пассажирами в Триест, русских, по обещанию, на родину. Кстати, теперь возвращение в царскую службу виделось вчерашним галерникам не столь желанным и воспринималось как наказание. Оставшиеся розданы были на мои торговые суда, охранять оные от африканских пиратов. Солдаты не пеняли, что я им туго затянул подпругу — понятное дело, генерал все-таки.

Больше опасений внушали моряки, лишившиеся легкого заработка после обрыва связей с греческими клефтами; однако их удалось увлечь заманчивой возможностью торговли с Востоком. Вернулся из Ост-Индии Тихон Полуектов с грузом селитры: опоздав на несколько месяцев, зато отдав Нептуну лишь троих матросов. Разумеется, это без учета переселенцев, высаженных им в Капской земле, кои за неполный год потеряли более четверти состава. Против ожидания, самый большой ущерб причинили не лихорадки, а дикари. Разбирая, кто виноват в столь ожесточенных столкновениях, ваш покорный слуга большую часть вины был вынужден принять на себя.