Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим

В моем положении, впрочем, произошла перемена, которая хоть и избавила меня от многих неудобств, но, если бы я над ней задумался, могла бы навести меня на еще более тревожные размышления о будущем. Дело в том, что меня решительно освободили от возложенных на меня обязанностей. Меня не только не старались удержать на моем постылом посту в гостиной, но часто, когда я занимал свое место, мисс Мэрдстон хмурилась, отсылая меня таким образом прочь. И мне не только не запрещали общаться с Пегготи, но, если я не находился в обществе мистера Мэрдстона, никто меня не искал и никому не было до меня дела. Вначале я ежедневно трепетал, как бы он снова не взялся за мое обучение или как бы мисс Мэрдстон не посвятила себя сему делу, но скоро я убедился, что мои опасения лишены всяких оснований и ждать мне нечего, — обо мне совсем забыли.

Вряд ли это огорчило меня тогда. Я все еще был потрясен смертью матери и относился безучастно ко всему остальному. Однако, помнится, по временам я размышлял о том, что меня решили больше не обучать и не заботиться обо мне и что в будущем мне суждено печально, без дела, слоняться по деревне оборванцем; размышлял я и о том, не лучше ли мне, во избежание такой участи, уехать отсюда, подобно герою романа, на поиски своей фортуны. Но это были фантазии, сны наяву, которые изредка появлялись и исчезали, словно вычерченные или нарисованные бледными красками на стене моей комнаты, а когда они расплывались, стена по-прежнему оставалась голой.

— Пегготи, мистер Мэрдстон любит меня еще меньше, чем раньше, — задумчиво прошептал я однажды вечером, грея руки перед очагом в кухне. — Он всегда недолюбливал меня, Пегготи, а теперь предпочел бы меня вовсе не видеть, если бы это было возможно.

— Может быть, это потому, что у него горе, — сказала Пегготи, гладя меня по голове.

— У меня тоже горе, Пегготи. Если бы я верил, что он с горя стал таким, я совсем не думал бы об этом. Но это не то, нет, не то!

— Отчего вам кажется, что это не то? — помолчав, спросила Пегготи.

— О! Его горе не имеет к этому никакого отношения. Сейчас он горюет, сидя у камина рядом с мисс Мэрдстон, но стоит мне войти, Пегготи, как он становится совсем другим…

— Каким же? — спросила Пегготи.

— Сердитым! — ответил я и невольно нахмурил брови, подражая ему. — Если бы это было только горе, он не глядел бы на меня так. Вот у меня горе, и от него я становлюсь добрей…

Пегготи помолчала, а я тоже молчал, грея руки у огня.

— Дэви! — окликнула она меня.

— Что, Пегготи?

— Я старалась, мой дорогой, всячески старалась, чего только я не делала, чтобы подыскать себе здесь, в Бландерстоне, подходящее место, и ничего из этого не вышло.

— А что ты намерена теперь делать, Пегготи? — задумчиво спросил я. — Собираешься уехать в поисках фортуны?

— Думаю, что мне придется ехать в Ярмут и там остаться.

— Если бы ты уехала куда-нибудь подальше, тогда бы я тебя совсем потерял, — сказал я, слегка оживившись, — но там я смогу тебя видеть хотя бы изредка, дорогая моя Пегготи. Ведь это не на другом конце света, правда?

— Да нет же! Что вы, господь с вами! — воскликнула в страшном возбуждении Пегготи. — Покуда вы здесь, мой мальчик, я буду приезжать непременно раз в неделю, чтобы на вас поглядеть! Раз в неделю непременно!

Я почувствовал, что это обещание освободило мою душу от тяжкого бремени; но это было еще не все, ибо Пегготи продолжала:

— Видите ли, Дэви, сначала я поеду к брату, как и в прошлый раз, недели на две, поеду, чтобы оглядеться и хоть немножко прийти в себя. Вот я и подумала: раз они теперь не нуждаются в вас, пожалуй, вам позволят поехать со мной.

Если что-нибудь могло доставить мне удовольствие в это время — не считая перемены в отношении ко мне окружавших меня людей, кроме, конечно, Пегготи, — то это был именно такой план. Мысль о том, что снова я увижу вокруг себя открытые, честные лица, обращенные ко мне с такою доброжелательностью, мысль о том, что вновь наступит мирное, радостное воскресное утро, когда звонят колокола, шуршат камешки, скатывающиеся в воду, и сквозь туман видны очертания кораблей, мысль о наших прогулках с малюткой Эмли и о том, как я буду рассказывать ей о своих горестях, отвлекаясь и забывая о них в поисках ракушек и камешков на морском берегу, — эта мысль осенила мою душу покоем. И тотчас же меня охватила тревога, даст ли свое согласие мисс Мэрдстон. Но вскоре тревога рассеялась, ибо мисс Мэрдстон как раз во время нашей беседы производила свой вечерний осмотр кладовой и Пегготи не мешкая затронула эту тему с храбростью, меня поразившей.

— Мальчик там совсем разленится, а лень — корень всех зол, — сказала мисс Мэрдстон, заглядывая в банку с пикулями. — Но, по моему мнению, решительно все равно, где он будет лентяйничать — здесь или там.

У Пегготи — я это видел — был наготове резкий ответ, но ради меня она проглотила его и ничего не сказала.

— Гм… — промычала мисс Мэрдстон, все еще созерцая пикули. — Но более важно, я бы сказала — значительно более важно, чтобы мой брат был избавлен от неприятностей и волнения. И потому я готова дать свое согласие.