Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим

После обеда мы снова поднялись наверх, и все было точно так же, как накануне. Агнес поставила рюмки и графин в тот же самый уголок, а мистер Уикфилд сидел и пил, пил много. Агнес играла ему на фортепьяно, сидела подле него, занималась рукодельем, болтала и сыграла со мной несколько партий в домино. В обычный час она приготовила чай, а потом, когда я принес свои учебники, заглянула в них, показала мне, что` она уже знает (это было отнюдь не мало, хотя она и утверждала обратное), и объяснила, как легче запоминать и усваивать урок. Теперь, когда я пишу эти строки, я вижу ее, скромную, тихую и благонравную, я слышу ее приятный, спокойный голос. В сердце мое уже начинает проникать то благотворное влияние, какое она оказывала на меня впоследствии. Я люблю еще малютку Эмли, и я не люблю Агнес — да, я не люблю ее так, как Эмли, но я чувствую: где Агнес — там добро, мир и правда, а мягкий свет, льющийся в цветное окно, которое я видел в церкви много лет назад, всегда озаряет ее и озаряет меня, когда я рядом с нею, — озаряет все, что ее окружает.

Пришло время ложиться спать, и она удалилась, а я протянул руку мистеру Уикфилду, в свою очередь собираясь уйти. Но он удержал меня и спросил:

— Хотели бы вы остаться с нами, Тротвуд, или поселиться где-нибудь в другом месте?

— Остаться! — быстро ответил я.

— Вы в этом уверены?

— Если вы разрешите. Если можно!

— Боюсь, что жизнь у нас здесь скучная, мой мальчик, — сказал он.

— Такая же скучная для меня, как и для Агнес, сэр! Совсем не скучная!

— Как и для Агнес… — повторил он, медленно подходя к камину и прислоняясь к каминной доске. — Как и для Агнес!

В тот вечер он пил вино, пока глаза у него не налились кровью (или мне это только показалось). Я их не видел, потому что они были опущены и он заслонял их рукой, но я заметил это раньше.

— Хотел бы я знать, скучает ли со мной моя Агнес, — пробормотал он. — Разве мне может быть когда-нибудь скучно с ней? Но это другое дело, это совсем другое дело.

Он не обращался ко мне, он размышлял вслух; поэтому я молчал.

— Скучный старый дом и однообразная жизнь, — продолжал он, — но я должен видеть ее подле себя. Она должна быть со мной. И если мысль, что я могу умереть и покинуть мою любимую девочку или моя девочка может умереть и покинуть меня, возникает передо мной, как призрак, и отравляет самые счастливые мои часы, утопить ее можно только в…

Он не договорил и, медленно направившись к тому месту, где сидел раньше, взял пустой графин и машинально проделал все движения, необходимые для того, чтобы наполнить рюмку, затем поставил графин и вернулся.

— Если тяжко приходится, когда она здесь, то каково было бы без нее? — сказал он. — Нет, нет и нет. На это я не могу пойти.

Он прислонился к каминной доске и размышлял так долго, что я не знал, как мне поступить — рискнуть ли и потревожить его своим уходом или тихо ждать, когда задумчивость его рассеется. Наконец он очнулся и стал озираться по сторонам, пока взгляды наши не встретились.

— Значит, вы остаетесь с нами, Тротвуд, — сказал он своим обычным тоном, как будто отвечая на только что произнесенные мною слова. — Я этому рад. Вы составите нам компанию. Это будет нам на пользу. На пользу мне, на пользу Агнес, а быть может, и всем троим.

— Я уверен, что мне это пойдет на пользу, сэр! — воскликнул я. — Как я рад, что останусь здесь!

— Молодец! — сказал мистер Уикфилд. — Вы будете жить здесь, пока это доставляет вам удовольствие.

Затем он пожал мне руку, похлопал меня по спине и объявил, что по вечерам, когда Агнес уходит спать, а мне надо заняться уроками или хочется почитать что-нибудь для развлечения, я могу приходить к нему в кабинет и сидеть вместе с ним, чтобы не быть одному. Я поблагодарил его за внимание, и так как он вскоре пошел к себе вниз, а я еще не чувствовал усталости, то и я, с книгою под мышкой, отправился вслед за ним, воспользовавшись его разрешением и собираясь провести в кабинете полчаса.

Но, увидев свет в маленькой круглой конторе, я тотчас почувствовал, что меня тянет к Урии Хипу, который словно привораживал меня к себе, и я вошел туда. Я застал Урию за большой, толстой книгой, которую он читал с глубоким вниманием, водя длинным указательным пальцем вдоль каждой строки и оставляя на странице (в это я твердо верил) липкие следы, какие оставляет за собой улитка.

— Поздно вы работаете сегодня, Урия, — сказал я.

— Да, юный мистер Копперфилд, — отозвался Урия.

Взбираясь на табурет напротив Урии, чтобы удобнее было вести разговор, я заметил, что у него не было ничего похожего на улыбку и он мог только растягивать рот, причем на щеках появлялись две жесткие складки, по одной на каждой щеке, что и заменяло ему улыбку.

— Я занимаюсь сейчас не конторской работой, мистер Копперфилд, — сказал Урия.

— А какою же? — спросил я.

— Я приобретаю юридические познания, мистер Копперфилд, — сказал Урия. — Я изучаю «Руководство» Тидда. О юный мистер Копперфилд, какой это великий писатель — мистер Тидд!