Жизнь А. Г.

Республиканская оборона напоминала тонущую посудину, пробоины в которой затыкали всем, что имелось на борту, включая башмаки и сумочки пассажиров. Оружия и техники катастрофически не хватало. С переходом на сторону фалангистов большей части армии дула танков и гаубиц, призванных защищать демократию, обратились против законной власти. На передовую, стуча изношенными двигателями, ползли старые музейные «Виккерсы», послужившие еще Империи, и кустарно сработанные чудовища, в которых нетрудно было угадать вчерашние скотовозы и трактора. На двенадцатый день осады Авельянеда, разрезая хлебный брусок на три неравные части (меньшая сберегалась на завтрак), наблюдал мобилизованный Хунтой обороны Мадрида школьный автобус, «броню» которого составляли закрепленные вдоль бортов старые больничные матрасы. Под иронические хлопки и возгласы очевидцев это полосатое чудо вкатило на Пласа—Майор и медленно, как на параде, проехало от улицы Сьюдад—Родриго до переулка Жироны, скорее комично, нежели устрашающе поводя стволом крупнокалиберного пулемета. Сидевшие на крыше солдаты шутили, что матрасы настолько пропитались потом больных, что в них вязнут даже гаубичные снаряды.

Людей не хватало тоже. Потенциальные новобранцы прятались от призыва где могли, многие давно уже воевали на стороне фалангистов. В конце мая отсюда же, с Пласа—Майор, на фронт ушел батальон старых республиканцев. Сотни три ветхих, но вполне презентабельных старичков, от семидесяти и старше, кряхтя и побрякивая медалями, прошествовали через площадь, кое–как погрузились в детский локомотивчик с вагонами, пригнанный из мадридского зоопарка, и отправились на восток, сворачивать шею коммунистической гидре. Едва ли не самой грозной силой во всей республиканской армии были националисты Фуэнмайора. Именно они отбивали атаки барбудос в Карабанчеле, проявляя в бою то жутковатое безрассудство, каким некогда славились guardia negro. Однако Фернандо считал, что надолго этих юнцов не хватит: «Добровольческий батальон имени Аугусто Авельянеды», как они себя называли, не насчитывал и двух тысяч штыков.

Признаки скорого поражения были видны и в самом Мадриде. По ночам на улицах покрикивали, постреливали, поругивали правительство. Фернандо уверял, что в городе полно красных, и частота, с которой подвергались вандализму республиканские флаги и памятники, подтверждала его правоту. С наибольшим упорством незримые фалангисты атаковали лозунг Аристидиса Кампо «Бандиты не пройдут!». Вторая часть этого спорного утверждения — «No pasarán!» — начертанная на огромных полотнищах и плакатах, была развешана по всему Мадриду. Однако желание воодушевить горожан сыграло с властями злую шутку: денно и нощно презренные вандалы закрашивали в лозунге первые две буквы, обращая его в крамольную противоположность. В городе развернулась настоящая охота за диверсантами. По условиям военного времени их казнили на месте, так что жители предпочитали не хранить в домах краску, дабы не попасть в число подозреваемых. Оценить крайности этой плакатной войны Авельянеда мог собственными глазами. Однажды вечером на балконе в западной части Пласа—Майор показался безобидный с виду стриженый толстячок, воровато огляделся по сторонам и шагнул к решетке, на которой был закреплен левый край длинной — во весь этаж — черной растяжки с лозунгом. Посмотрев на диктатора, он приложил палец к губам, поставил на перила банку из–под томатного соуса и, обмакнув в нее кисточку, перегнулся через перила. Но едва кисточка, роняя черные маслянистые капли, коснулась тонкого основания белой буквы N, как из темного переулка с южной стороны, слегка прихрамывая на левую ногу, вышел человек. На плече у него покачивалась винтовка. Толстяку не повезло дважды: это был один из «Ястребов», военизированного гражданского патруля, созданного Хунтой в помощь городской полиции. За неимением лучшего «Ястребов» набирали по тюрьмам и подворотням Фуэнкарраля, так что шутки с этими ребятами были плохи. Увидев толстяка, патрульный замер, беззвучно отступил назад и притаился в темноте арки. Приговор — и его исполнение — последовали мгновенно. Авельянеда открыл было рот, чтобы предупредить бедолагу, но «ястреб» уже вскинул винтовку и, почти не целясь, нажал на курок. Последовал выстрел, звон разбитого стекла за спиной «диверсанта» и падение тучного тела на мостовую. Банка, окатив булыжник черной струей, шлепнулась рядом. Толстяк лежал, не шевелясь, но патрульный подошел, приставил к нему винтовку и выстрелил снова. «Сволочи!» — раздался вдруг отчаянный мужской крик на другой стороне площади, там же чуть слышно стукнула оконная рама. «Ястреб» вскинул глаза на клетку. Секунды три он смотрел на Авельянеду, затем медленно пересек площадь, так же медленно раскурил выуженную из кармана сигарету и, коротко сплюнув, процедил хрипловатым басом: «Ну ты, шут, помалкивай, пока цел», после чего развернулся и зашагал прочь. Толстяка унесли только наутро.