Жизнь

Целью была Уши Обермайер. Если существовало что-то в мире, что успокоило бы мою душу, то это она. Она была прекрасна. Почти все в Германии знали ее как модель, которая стала иконой студенческих протестов, – в то время это движение сильно перекорежило отношения между поколениями в Германии, грозило разорвать страну на части. Она была визитной карточкой для левых, плакаты с ней были повсюду. И еще она была страшным фанатом рок-н-ролла – как раз через это она сначала вышла на Мика, и тогда-то я с ней единственный раз на секунду пересекся. Мик пригласил ее в Штутгарт, она ходила и искала его там по гостинице, но вместо этого напоролась на меня, и я отвел ее к нужной двери. Но я видел ее на плакатах и в журналах, и что-то в ней меня зацепило. У Уши был бойфренд, парень по имени Райнер Лангханс, который был одним из основателей “Коммуны-1” – открытой группы сожителей, идея которой была воевать против обычной семьи и авторитарного государства. Ее кооптировали в “Коммуну-1”, когда она сошлась с Райнером, но у нее была и другая репутация, которой она гордилась: “Баварка-дикарка”. Она никогда не принимала идеологию всерьез, в открытую пила запрещенную пепси-колу, курила ментоловые сигареты и плевала на всякие другие коммунарские предписания. Журнал “Штерн” сфотографировал ее в голом виде, скручивающей косяки – она определенно от всей души хотела вывести из себя немецкую буржуазию. Но, когда коммунары ожесточились и развалились на два лагеря – с одной стороны террористические группы вроде “Баадер-Майнхоф”, с другой зеленые, – Уши удалилась из театра военных действий, по крайней мере удалилась от Райнера, и вернулась к себе в Мюнхен. Ее путь был усеян парнями, которые пробовали ее приручить. Хотели укротить неукротимое по природе существо. Она была лучшая плохая девчонка из всех, кого я знал.

Так или иначе, мы с Бобби в тот вечер вселились в Bayerischer Hof – это где у каждого постояльца над кроватью висит Рембрандт, причем подлинный. Боб сказал: ну хорошо, что теперь, Кит? Я сказал: Боб, теперь мы поедем в Швабинг[206] и пойдем чесать вдоль по клубам. Давай устроим себе что Грэм бы устроил, если б мы с тобой загнулись. Я сказал: наша задача – искать в этом городе Уши Обермайер. Мне нужно, чтобы у меня была цель. Без всяких специальных поводов – просто это было единственным в Мюнхене, на что я мог нацелиться. Я даже не знал, в городе она или нет. Так что мы немного подкачались и вышли на клубную охоту. И там все жгло и гремело, но это было не то, что мы искали. И где-то в пятом или шестом клубе, оказалось, диджей играет какие-то охренительные вещи, так что я поднялся к нему поговорить, и выясняется, что я его знаю – Джордж Грек. И вдобавок выясняется, что он знаком с Обермайер.

Но, даже если я ее найду, что я буду делать? Я не в том состоянии, чтобы как-то к ней подкатывать, да и времени в запасе не слишком много. Ну и… Ладно, мы вообще-то нашли человека, который ее знает, это уже чудо, но мне становится некайфово, что план идет под откос. Джордж говорит: я знаю ее адрес, но она сейчас со своим мужиком. Я говорю, Джордж, фигня, поехали. Там мы припарковались напротив ее квартиры, и я сказал: Джордж, пожалуйста, поднимись к ней и скажи, что Кит Ричардс ее разыскивает. Я железно хотел пройти все до конца со смертью Джи Пи. И Джордж поднимается, стучится к ней в дверь, и она подходит, правда к окну, и спрашивает: а ты кто? С чего вдруг? Я не знаю с чего, у меня друг только что умер и довольно хуево на душе. Просто заехал поздороваться. Ты была нашей целью, мы тебя нашли. Больше нам ничего не нужно. Тогда она спустилась, поцеловала меня и ушла обратно к себе. Но ведь – ого-го – мы все это реально провернули! Задание выполнено, отбой.

Второй раз, когда я решил связаться с Уши, я поручил Фредди Сесслеру отследить ее по телефону. Он позвонил в ее агентство, и агентша ему сказала: “Мне запрещено раздавать телефонные номера”, но тогда настала очередь Фредди убалтывать, а Фредди может уболтать как никто в мире. Фредди объяснялся на многих языках. А мы с Уши не разговаривали на языке друг друга. Когда я заполучил ее номер, то она подошла и сказала: “Привет, Мик”. Я сказал: “Нет, это Кит”. Она жила в то время в Гамбурге, и я послал машину, чтобы отвезти ее в Роттердам. Ей практически пришлось смываться под носом у своего мужика. Они поцапались, она прыгнула в машину и прикатила в Роттердам. В ту ночь в постели она вырвала мне серьгу с мясом. Мы устроились в одной роттердамской гостинице, такой, в японском стиле, и наутро я понимаю, что ухо не оторвать от подушки из-за засохшей крови. В результате у меня теперь неисправимая деформация правой мочки.