Дорис и Берт оба приехали на нашу свадьбу — встретилсь в первый раз за двадцать лет, и Энджела заперла их в комнате, не выпускала, пока те наконец не поговорили. Марлон тоже приехал. Мик был шафером. Четыре года мы были вместе с Патти, четыре года ходовых испытаний, и я расходовал достаточно спермы, чтобы оплодотвориить весь мир, — а детей нет как нет. Не то чтобы я сильно надеялся завести с ней кого-нибудь. «Я не могу иметь детей» - так она говорила. Ну что значит не можешь. Но я на тебе женюсь не из-за этого. А стоило только надеть это колечко от занавески ей на палец, и через шесть месяцев — что бы вы думали? «Я беременна». А что до средневековой комнаты, которую мы планировали, — забудь, теперь это будет детская. Крась все в розовое и тащи кроватку — цепи со стен убираем, зеркала выносим. А я думал, что уже отстрелялся по отцовской части с Марлоном и Энджелой. Они растут нормально, все устроилось, все на мази, никаких больше подгузников. Ан нет, прибыло еще одно дитё! Назвали её Теодорой. А год спустя и еще одно — Александра. Маленькие Т. и А.[182] И ведь они даже на горизонте не просматривались, когда я писал эту песню.
Глава двенадцатая
Вначале 1980-х Мик начал становиться невыносимым. И тогда же он стал Брендой. Либо её Величеством, либо просто Мадам. Мы сидели в Пapиже, снова в Pathe Marconi, работали над песнями к Undercover. Это был ноябрь-декабрь 1982-го. Я как-то зашел в WHSmith, английский книжный магазин на рю де Риволи, и не помню название книги, какой-то романный кич, но что я запомнил: сочинение Бренды Джаггер. Ну все, попался, старик! Теперь ты всегда будешь Брендой, хоть тебе никто и не скажет и мнения твоего не спросит. Ему, конечно, это не понравилось. Но узнал он сильно нескоро. Мы говорили про «эту суку Бренду» прямо в его присутствии, а он ничего не подозревал. Но это начало всяких мерзких вещей — почти так же, как мы с Миком когда-то обращались с Брайаном. Если однажды выпустить, он начинает разъедать все.
Эта ситуация была последним этапом изменений, которые происходили уже несколько лет. Непосредственная проблема заключалась в том, что Миком овладело неуемное желание контролировать все и вся. В его глазах теперь мир делился на Мика Джаггера и остальных. Это отношение чувствовали все окружающие. Он мог сколько угодно это прятать, но постоянно выходило, что по крайней мере в своих глазах он возвышался над всеми. Теперь отдельно существовал мир Мика, то есть всякий высший свет, и мир нас. Что, конечно, совсем не сплачивало коллектив и радости тоже никому не добавляло. Это же столько лет прошло, и здравствуйте — мы опухли от самомнения. До такой степени иногда, что уже и в двери не пролезаем. Группа, и я в том числе, теперь, по сути, была разжалована в обслуживающий персонал. У него всегда было такое отношение к другим, но никогда к группе. Когда оно перекинулось и на нас, это был трындец.
Раздутое эго всегда очень мешает работать в группе, тем более в группе, которая уже отмахала такой срок, и плотно сыграна, и вообще-то держится за счет такой особой, необъяснимой самодисциплины, по крайней мере изнутри. Группа — это как одна упряжка. Очень демократичная вещь, если посмотреть. Все должно решаться между нами — такая-то роль отводится левой ноге кверху от колена, такая-то — твоим яйцам. И любой, кто пробует возвыситься над остальными, ставит себя под удар. Мы с Чарли только закатывали глаза к потолку. Ты слышал — он что, серьезно? И какое-то время мы просто мирились, когда Мик упорно подгребал все под себя Ведь если подумать, мы же провели вместе сколько уже — Двадцать пять лет, пока все не начало всерьез накрываться. Так что позиция была такая: чему быть, того не миновать. Это случается со всеми группами, рано или поздно, значит, для нас настало время проверки. Устоим или нет?