Жизнь

– Кому должна? – горько усмехнулась я и, высвободив руки, смахнула еще одну слезу.

Я встала и пошла к окну. Глядя на сырой декабрь за стеклом, я обхватила себя руками и погрузилась в воспоминания:

– До того как все стало известно, он признался мне, что ненавидит свою жену. Он называл ее… меня своим бременем, – медленно выдыхая боль, говорила я. – Мне жаль, что я неумышленно заковала его в кандалы на двадцать лет. И еще больше жаль, что теперь он хочет загнать меня в клетку и подчинить своим правилам.

– Зоя? – позвал меня Гаспар.

Я не оборачивалась, ощущала, как напряжение сковало все внутри.

– Ты можешь погибнуть.

Мои глаза изучали дневную Саррию, пока душа изнывала от безвыходности.

– Я готова принять свою судьбу, – решительно сказала я и повернулась к нему лицом. – Даже если она станет смертью.

Гаспар уже стоял напротив и смотрел на меня сильным взглядом, которым влиятельные полководцы или очень дорогие психоаналитики внушали силу в разуверившихся людей.

– Зоя, ты должна бороться. Ты должна сражаться!

– Я не могу, – разбито прошептала я, опуская руки. – Я не боец, Гаспар. Я художник…

Он подошел ко мне и взял за плечи:

– Но даже в поэте живет воин, способный защитить и себя, и свою любовь.

Гаспар вынудил меня взглянуть на него и улыбнулся.

– Если бы только знать, что я нужна ему со своей любовью. Только я. А не выполнение клятвы и обретение денег, которые прилагаются ко мне.

– Ох, Зоя! – протянул Гаспар и обнял меня.

Я не смогла сдержаться и расплакалась, уткнувшись в его реглан. Этому человеку можно показать свою слабость. Он не предаст и не воспользуется этим против меня. Уверенность в этом зашкаливала.

– Как насчет американских гамбургеров? – спустя некоторое время, спросил он мою макушку.

Я, все еще всхлипывая, подняла голову:

– Что?

– Хочу угостить тебя своим любимым блюдом, – он бодро улыбнулся. – Вернее, единственным блюдом, которое я могу приготовить. Уверен, тебе понравится. К тому же, я просто теряю сознание от голода!

Мои глаза впечатывали в мозг зрелище. Они запоминали момент измены – поцелуй жены с другим мужчиной. Я почти чувствовал, как они целуются. Я знал вкус ее губ. Я помнил, как она стонет, как целует в ответ…

Я шумно выдохнул, откинулся на спинку кресла и, сжав кулак, приложил его к губам. Я наблюдал, как эта мерзавка наставляет мне рога. Я изучал видеозапись с квартиры Зои. Тот самый вечер, после выставки ее картин. Ксавьер полез к ней, а она не отстранилась. Не остановила его, не влепила пощечину и даже не ушла.

Без звука я мог лишь догадываться, о чем они говорят. Наверное, сожалеют, что находятся под прицелом камер. Планируют перейти в спальню и там…

Грохот от моего удара кулаком по столу нарушил тишину кабинета. Злость поглотила меня словно темная и мрачная пропасть. Я прикрыл глаза и медленно выдохнул, пытаясь потушить дикий пожар внутри. С каждым разом мне все тяжелее владеть эмоциями. Я менялся и оказался не в силах это остановить.

Ох, черт! Говорю как тряпка!

Я решительно удалил все файлы с видеозаписями из компьютера. Откинулся на спинку кресла и, сложив ладони треугольником перед собой, прислонил пальцы к губам. Глаза закрыл, дышал ровно, медленно втягивая воздух через нос.

Никто и ничто не заставит меня измениться.

Пока я сам этого не захочу.

Пока не позволю переменам войти в мою жизнь.

Я несгибаем в собственной власти.

Вечер снова подступал к Барселоне. Зима входила в свои владения робким снежком, смешанным с каплями осеннего дождя. День уютно подходил к концу, несомненно, благодаря мерцающему огню в камине, вкусному фасфуду в исполнении американца Гаспара и красному вину, которое оказалось в моем баре.

Атмосфера, которой окутал меня Гаспар, расслабила и утихомирила нервное состояние. Мобильный снова был выключен и никто не смел вторгаться в мое исцеляющее пространство. Лишь иногда звонил телефон Гаспара, прерывая его очередной рассказ о проделках братьев Эскалант с его участием. Несколько звонков относились ко мне, но тактичный собеседник отвечал за меня. Он знал, как правильно говорить и это было его уникальным талантом.

– Виктор всегда питал слабость к автомобилям, – снова начал он.

Сел за стол после очередного разговора по телефону и долил нам еще вина.

– Он первый стал клянчить у отца уроки вождения. Давид сам учил его и иногда брал с собой равнодушного старшего сына. Себастьян никогда не просил его об уроках, он просто наблюдал, как учился брат. Даже в детстве, он был чертовски своенравен, горд и сдержан. Аристократ с пеленок!

Я не подавила улыбку нежности, когда представляла того самого мальчугана с фотографий, которые видела в доме Солер.