Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

– Мы могли бы сделать вид, что ребенок – мой. Никто не стал бы подвергать это сомнению. Но в Ленор было счастье, которое я не мог стерпеть. Счастье, которое вложил в нее другой. И поэтому мы приняли решение, но все же ни разу не обсуждали его вслух. Я сказал: «Позволь доктору Мента тебя осмотреть». Моя жена мало знала о докторе Мента, но того, что знала, было достаточно. «Хорошо», – ответила она. Ленор сказала, что сходит на прием без меня. Вначале заедет выпить в отель «Беверли-Хиллз» и хочет побыть одна. Я весь тот день расхаживал по дому. Не мог ни читать, ни есть. На улице было пасмурно. Я представлял себе, как моя жена едет вниз по Каньону сквозь туман. Какая-то часть меня надеялась на автомобильную аварию, на что-то искупительное. Ленор вернулась поздно, было уже больше девяти вечера.

– Милая, сказали вы, ты это сделала? Не сделала, и хорошо.

– Да, полагаю, именно это я и сказал, но как вы…

– Давайте, договаривайте, – разрешила я, дивясь, как это мужчины никогда не догадываются, что ты их ненавидишь.

– Ленор этого не сделала, и я сказал ей «хорошо», и жена разрыдалась от благодарности. Она хотела ребенка любой ценой.

– Она хотела этого ребенка, – уточнила я, – потому что уже знала, от кого он.

– Вероятно, – сказал Леонард, поглаживая бородку.

– Вы что-то сделали.

– Да. Я сделал кое-что ужасное.

Я покачала головой, вибрируя от гнева.

– В этом Каньоне, скажу я вам, полным-полно странных типов, со всякими камнями, песками и кристаллами. Например, одна болгарка из химчистки, я знал эту женщину много лет. Ее дыхание можно было учуять за десять футов. Словно она питалась жуками и землей. Однажды утром вместе с отглаженными рубашками эта дама вручила мне маленький коричневый мешочек, и внутри него было два пузырька: один с черным стеблелистом, а другой с голубым.

– Вы – старый больной мудак.

– Вы знаете, как они действуют?

Я знала. В больнице одна женщина пыталась вызвать роды голубым стеблелистом. Роды задерживались на десять дней, и ей было невмоготу терпеть изжогу. Но у женщины оказалась аллергия на стеблелист. Роженица умерла во время экстренного кесарева сечения. Бóльшую часть ночи я провела перед палатой новорожденных, глядя на ее ребенка, у которого вся головка заросла пышными черными волосами.

– В тот вечер я приготовил Ленор чай, – продолжал Ленни, – только в нем содержалась тройная против рекомендованной доза обоих.

– А она ни сном, ни духом.

– Нет, полагаю, жена о чем-то догадывалась.

– И у нее началось кровотечение.

– Да такое, что я испугался, что Ленор умрет. Оно началось посреди ночи. Койоты принялись кружить у дома и выть, а потом начались схватки, и спустя час воплей и боли оно из нее вышло. В форме морского конька, синюшно-красное. Жена прижала его к груди, нежно, и целовала его инопланетянский череп. Даже сквозь страх и вину я ощущал ярость. Семя другого мужчины на груди Ленор. Пара секунд – и эта тварь умерла.

Я кивнула. Я приняла решение. Но не подала Леонарду даже самого легкого намека. Улыбнулась. Похлопала по тому запястью, на котором не было часов.

– Ну вот, – сказала я, – теперь вам легче?

Ленни кивнул. Самое чудовищное, что он был мне благодарен.

– Спасибо вам, Джоан.

– Идите домой. Вздремните. Где-то на небесах Ленор улыбается.

Я грубо взяла мужчину за локоть, подтолкнула в сторону крохотного домишка, в котором он жил, потом повернулась и открыла свою дверь.

Конечно, Леонард дернулся было пойти за мной, поэтому я быстро захлопнула дверь у него перед носом, шагнула внутрь, полная ярости, и тут обнаружила, что Элинор напялила мое белое платье. Оно натянулось у нее на груди. Я не могла в это поверить.

– Элинор, какого хрена?!

– А что такое? – спросила девчонка. Она испытывала передо мной экзистенциальный страх.

– Это мое любимое платье, – сказала я.

– Ой! Я не знала. Извини.

– Оно принадлежало моей матери. Пожалуйста, сними его.

Элинор сняла. Под платьем оказались дешевый лифчик и трусы.

– Я правда не знала, прости.

Я поставила греться воду для чая, а она пошла в ту часть первого этажа, где держала свои вещи. Надела собственную одежду, а потом с улыбкой на лице – чего я еще ни разу не видела – сказала мне, что сегодня, впервые со дня смерти брата, у нее нормальное настроение.

Я ответила, что счастлива это слышать: слова Элинор меня на самом деле обрадовали.

– И я благодарна тебе за то, что ты нашла мне работу и позволила остаться здесь.

Я хотела сказать, что ни на что такое не соглашалась, что Элинор сама приехала и сама осталась. Но вместо этого любезно кивнула.

– И… Я прощаю тебя.

Невольные слезы вскипели у меня на глазах.

– Ага. И я хотела тебе сказать… Мне приятно, что ты есть в моей жизни. Я знаю, это звучит странно…

– Нет, я понимаю.

– А еще, я так волнуюсь из-за малыша! Срок близится, может быть, поэтому. Я не хочу показаться чокнутой или еще какой. Но я уже люблю этого ребенка.

Я едва не плеснула кипятком себе на ноги. Отвернулась от девчонки, растерла три капсулы ксанакса пальцами и высыпала в ее чашку.

– Вот. Я заварила чай.