Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

Однажды вечером после того, как я сказала, что хочу себе рубиново-красные туфельки без задника, как у Дороти, мой отец не спал допоздна, наклеивая красные блестки на пару балеток. Утром эти туфельки были у изножья моей кровати, полыхая, точно пожар. Они ужасно затвердели от клея и, когда я их надевала, царапали кожу. Я была зачарована любовью, которая толкнула моего отца на этот поступок, пресловутое «в поте лица». Я уже тогда любила папу так, словно его больше не было.

– Я помню тот день, когда встретила тебя, – сказала Элинор. – В офисе.

– Я тоже помню.

– Ты ела ложкой половинку грейпфрута, разрезанную на дольки. Я тоже стала так делать. По сути, я хотела, чтобы мой отец видел, что я ем грейпфрут так же, как ты.

Я кивнула. Не припомню, чтобы я в офисе ела грейпфрут.

– Когда моя мать была беременна Робби, она узнала от врача, что его шансы на трисомию 21 – один из трех. И не сказала папе. Потому что была уверена – или думала – что он заставит ее сделать аборт. Когда Робби родился, тогда только папа и узнал. Когда увидел лицо сына, появившегося из маминого живота. Это был момент, когда папа оставил нас, момент, когда мы потеряли его. Не из-за тебя. Ты – ничто.

– Элинор, – сказала я, – мне жаль.

– Не говори мне, что тебе жаль. Ты – кусок дерьма.

Она перенесла вес с одной ноги на другую. Рукой вытерла нос.

– Если ты говоришь правду, значит, ты носишь моего маленького брата. Его второй шанс.

Трудно было поверить, что у Вика есть дочь, способная думать так на полном серьезе. Элинор воспитывали верующая мать и преданная бабушка. Вик был не особенно религиозен, хоть и возил жену в церковь каждую неделю. Он крестил своих детей. Но то, что Элинор думала, будто какой-то нерожденный младенец может стать новым воплощением ее брата, – это было уже чересчур. А сверх того мне стало интересно, почему она так уверена, что плодом моей вымышленной беременности будет мальчик.

– И я позволю тебе жить, пока ты его не родишь.

Это были нелепые, какие-то средневековые слова. Я не знала, что на них ответить. Меня так и подмывало расхохотаться. Я хотела, чтобы вся ее семейка убралась из моей жизни.

– Пожалуйста, Элинор…

– Не произноси мое имя! Я изрежу тебе лицо. Чтобы рожать, лицо не нужно. А если ты врешь, я тебя убью. Я вырежу тебе глаза!

Ее собственные глазенки были такими маленькими. Меня достало быть губкой. Мне хотелось прибить эту девушку за то, что она несет такую чушь.

– Где здесь ближайший супермаркет? – спросила меня Элинор, словно прохожего на улице.

Один раз с Бескрайним Небом случился большой переполох. Мы никогда не пользовались презервативами. Он всегда вынимал. Хорошо умел это делать. Есть мужчины, которые не понимают, когда приближается оргазм, и этим мужчинам следовало бы запретить трахаться. Но Бескрайнее Небо был осторожным и сознательным. В тот единственный раз Биг-Скай был готов кончить в то же время, что и я. И я не хотела, чтобы он вынул и испоганил мне оргазм. Я была сверху – и вжала колени в его бока, впечаталась в его пах всем своим весом. Я чувствовала, как Бескрайнее Небо дергается, пытаясь меня сбросить, но не открывала глаз и пригвоздила себя к месту. Как в тот раз, когда я в Нэшвилле скакала на механическом быке. Просто сосредоточилась и стала едина со штукой подо мной. Наконец я обмякла, и Биг-Скай спихнул меня. «Какого хрена, – спросил он, – ты что, спятила?»

И я подумала: правда, что ли, спятила? Не-ет, решила я, не спятила. Более того, я уверена, что это был единственный раз, когда, занимаясь любовью, я действительно сделала то, чего – сама хотела.

За следующие недели Бескрайнее Небо весь исстрадался. Я видела, что воскресенья давались ему труднее всего. Наверное, они с женой и сыном возвращались с прогулки по Центральному парку, славно ужинали на том впечатляющем каменном патио, и, уложив ребенка спать, жена возвращалась в их спальню с книгой, которую «читают все», а Биг-Скай тащился вниз, пил «Боддингтонс». Около одиннадцати присылал мне сообщение – один только вопросительный знак.

Как-то раз я дождалась следующего утра и ответила одной буквой «Н». А потом, осознав, что Бескрайнее Небо может подумать, будто я имела в виду отрицательный результат, набрала еще одно сообщение вдогонку, по-русски: «Нет».

Однажды у нас был разговор в обеденный перерыв в ресторане «Салумерия Росси». Я взяла себе прошутто и моцареллу буфала и, чтобы подразнить Биг-Ская, заказала еще порцию соленых огурцов. Он сказал: «Слушай, если да… Если ты – да… Я обо всем позабочусь, естественно».

Чтобы я уж точно не поняла неправильно, добавил: «Я имею в виду, финансово, о процедуре. И поеду с тобой, конечно. Если это нужно».

Я кивнула. Я обожала этот ресторан, шелковистые ломтики прошутто и пухлые кругляши моцареллы, но у меня пропал аппетит. Мне подумалось: если я сейчас съем соленый огурец, то тут же им и блевану. Вот тогда-то Бескрайнее Небо на самом деле обгадится со страху.