Мои месячные наконец пришли в воскресенье, и даже после этого я не говорила ему об этом до самой среды. Если любишь женатого мужчину, то, по правде говоря, ненавидишь женатого мужчину, и приходится искать утешения там, где дают.
Супермаркетом, который я выбрала, был «Ральфс» на Пасифик-Пэлисейдс. Мне он нравился потому, что там легко парковаться.
В машине Элинор все время держала пистолет направленным мне в лицо. Девушка сказала, что ей плевать, пусть ее посадят в тюрьму, она застрелит меня где угодно. Я в это не поверила. Пистолет скорее всего, не был заряжен. А может, и был. Дело не в том, что я хотела умереть. А в том, что я знала, что выживу.
Я припарковала свой «Додж» рядом с чьим-то мотоциклом. Идя к супермаркету, Элинор вжимала ствол в мою спину. Когда мы вошли внутрь, убрала его в карман. Потащилась вслед за мной к ряду товаров для женского здоровья. Там стояли девчонка-подросток и женщина за сорок. Девчонка изучала противогрибковый крем «Монистат», женщина читала инструкцию на обороте коробки с лубрикантом. Я сняла с полки тест
В туалете с отдельной кабинкой я поняла: есть небольшой шанс, что я умру. Я ничего не могла с этим поделать. Я сказала Элинор: «Все услышат». А она ответила: «Мне нечего терять».
Я задрала белое платье своей матери и помочилась на кремовую полоску. Я всегда фанатично старалась очень долго пи́сать на тест. Но на сей раз я сделала это быстро. Потом стряхнула его и пристроила на край грязной раковины. В прошлом я оставила бы полоску в туалете надолго. Нет ничего более устрашающего, чем прийти слишком рано.
Я не думала о возможности, что тест окажется положительным. Я, естественно, не трахалась с Бескрайним Небом в тот вечер, когда Вик покончил с собой. Я не спала с Виком уже сто лет как – а больше я ни с кем не спала.
Вплоть до случившегося в Марфе. Которое я не считала сексом. Ибо дело в том, что это можно было назвать изнасилованием. Это было изнасилованием наполовину, а то и на три четверти. Как сказала Элис, есть изнасилования, ради которых мы моемся в душе, надеваем свои самые красивые туфли. У того мужика, Джона Форда, было одно из самых уродливых лиц, какие я только видела в жизни. Крупные буроватые зубы, масляные серые глазки, полное отсутствие губ. Возле отеля была вывеска: «Мы открыты тогда, когда открыты». Я сидела в лобби, ела севиче со слишком толсто нарезанным халапеньо и пила «кровавую Мэри». Кубики тунца на моей тарелке были темными, теплыми и волокнистыми. Джон Форд сел рядом со мной и попросил бартендера сделать ему «кузнечика». Даже на расстоянии дыхание мужчины отдавало металлом.
В лобби зазвучала песня, которая мне нравилась, и Джон Форд улыбнулся, глядя на то, как я подстраиваю движения под ее ритм. Потом, когда мы были в его номере, он поставил ту же песню. Вел себя так, словно мне следовало восхититься. На мой взгляд, это было смешно.
Я дважды пыталась уйти. Даже не знаю, как мужчина уговорил меня остаться в первый раз – вероятно, сработала мысль, что это будет бесплатный ночлег, – но во второй раз он сцапал меня за руку. Не то чтобы прям больно. В первое мгновение я могла освободиться. Джон Форд повернул меня лицом от себя и приподнял только подол моего платья. Сдвинул трусы в сторону и отвел мою правую ногу от левой. Он делал все очень грубо, смеясь, так что это напоминало пародию на жестокое обращение. Пенис мужчины был несостоятельно мал. Когда он скользнул внутрь меня, я не могла поверить, что это не палец. Просто школьный мелок какой-то. Да-а, повторял Джон Форд снова и снова, входя и выходя, сжимая мою руку, как клещами. Я ерзала и говорила: «Пожалуйста, остановись». Но говорила это недостаточно громко. Я не пыталась отпихнуть мужчину, потому что опасалась, что он остервенеет. Самое ужасное, что я переживала из-за размера его пениса. Я не хотела, чтобы Джон Форд понял, насколько абсурдно маленьким он ощущался, и в то же время ненавидела этого мужчину каждой клеткой своего тела. Вот тогда были посеяны семена того, что я в итоге совершила. Конечно, они были впервые посеяны в моем десятилетнем возрасте, но я не обращала внимания на то, насколько высокими выросли эти всходы за всю мою жизнь.
Наконец, я лягнула мужчину, как лошадь, и попыталась освободить руки. Но он проявил замечательную физическую силу, пришпилив обе мои руки к стене. Все длилось меньше минуты. Мужчина думал, что вынул вовремя, но, как я полагаю, ошибался. Утром я застирала платье в раковине и ушла до того, как он проснулся. Я разгоняла машину, и в первую же минуту на шоссе в мое ветровое стекло врезалась птица, да так и оставалась на нем – оранжевая, красная, голубая – еще несколько часов, пока я не остановилась, чтобы заправиться. Перепуганный заправщик отскреб ошметки со стекла, пока я покупала лотерейные билеты.