– Я купил лекарство. Леводопа. Как вам нравится это название? Звучит как повелительница наркотиков. Еще врач прописал мне разадин для замедления деменции. Похоже на имя персонажа одной из тех бессмысленных фантастических книжонок, которые нравились Ленор.
– Она читала научную фантастику? – переспросила я. Встала, чтобы заварить чай. Красивый заварочный чайник из костяного фарфора стоял на плите, безукоризненно чистой, с конфорками, застеленными фольгой.
– Да, – резко бросил Ленни. – Ленор была заядлой читательницей.
– Как на вас действуют лекарства?
– Пройдет несколько недель, прежде чем они метаболизируются в моем организме и мы увидим результаты.
Леонард подошел к дивану и сел. Его хотелось размочить, как сушеный щавель. Вот бы закачать в старикашку маслянистой водички, вдруг он снова смог бы прыгать на батутах.
– Вы, похоже, любите это платье, да?
Я подала чай. Ленни подул на коричневую поверхность.
Белая кружка дрожала в его руке. Кружек у Леонарда тоже была целая коллекция. Я вот ни за что не стала бы собирать никакую коллекцию. У меня была только одна кофейная чашка. На ней вычурными буквами была выведена надпись: «Мое кодовое слово – вино». Вик привез мне эту чашку из семейного отпуска в долину Напа. Еще он привез несколько бутылок из своих любимых виноделен. Куда бы Вик ни ездил, что-то всегда напоминало ему обо мне. Я выпила самую дорогую бутылку – шелковистый гренаш – однажды в понедельник, когда готовилась к встрече с Бескрайним Небом. В тот вечер я себя не помнила от страха и возбуждения. Я была так взведена, что мне достаточно было бы сесть на велосипедное седло, чтобы кончить.
– Леонард, – позвала я мужчину по имени, чтобы внушить себе любовь к нему.
– Да?
– Можно задать вам вопрос? Почему у вас не было детей?
– А почему не было у
Что-то треснуло внутри моего черепа.
– Мне еще не поздно, – сказала я.
– Ну, так и мне еще не поздно, – отбил мяч Леонард.
Я посмотрела на мужчину и улыбнулась так, словно он ничего не значил и уже наполовину умер.
– Мы хотели, – наконец признался Ленни. – Ленор была не бесплодна. Но у нее были. Проблемы.
– Откуда вам знать, что дело было не в вас?
Я заметила, что старик весь дрожит, подобрала покрывало с дивана и накинула ему на плечи.
– Проклятый Паркинсон, – пробормотал Леонард. – Из всей долбаной дряни – именно Паркинсон. Если бы рак, я был бы не против. Что-то типа «все кончено».
– Я не собиралась грубить, – сказала я.
– Конечно, собирались, дорогая. Ничего страшного. Я знаю, что вам нелегко. У вас прошлое написано на лбу.
Ленни встал, и с его плеч свалилось покрывало. Я подобрала его, пока мужчина мерил шагами узкую комнату. Леонард повернулся, проверяя, смотрю ли я на него, но я сделала вид, что, складывая покрывало, разглядываю ткань. Я наблюдала, как старик быстро приоткрыл маленькую черную дверцу в стене и еще быстрее набрал комбинацию замка. Потом я услышала щелчок, тихое звяканье, и маленькая дверца закрылась. Ленни нервно повернулся ко мне.
– У меня какой-то странный привкус во рту, – сказал он. Снова подошел к дивану. Я заметила то, о чем догадалась пару секунд назад: часов на запястье мужчины больше не было.
– Неприятный?
– Вроде того. Медный.
– Разложение? – мило поинтересовалась я.
– Жаль, что мне нравятся жестокосердные женщины.
– Может быть, дать вам мятную пастилку?
– Нет смысла. Мне жаль, что ваши родители умерли слишком молодыми.
– Спасибо, Ленни.
– Мне больше нравится, когда вы называете меня Леонардом. Но это еще одна печальная старая история.
– Ленни, – повторила я, – спасибо вам.
Глава 13
В ту ночь я грезила о Поконо. Мне не снились сны – это слово неточное. Я закрывала глаза и проигрывала киноленты, которых не существовало при свете дня.
Мы с родителями ужинали в ресторане с другой супружеской парой и их сыном-подростком – семейством Чикконе. Мы часто выбирались в рестораны с этой семьей, когда бывали в Поконо: у них был дом рядом с нашим, больший, чем наш, хоть и вульгарный, с сияющей черной мебелью с золотой отделкой. Но был один вечер, который мне особенно запомнился.
Мальчишку звали Джозефом-младшим, и он был примерно моего возраста, хотя между нами не было никаких романтических или хотя бы дружеских чувств. Джозеф был из тех ребят, что сбрасывают кошек с лестниц. Каждый раз, когда я задумываюсь о том, какими были насильники в детстве, мне на ум приходит этот мальчик, его черные глаза-бусинки через стол от меня.
Мать Джозефа, Эвелин, была пухленькой, с копной очень темных волос. Ее муж, Джозеф-старший, работал хирургом-стоматологом. У него тоже были чернильно-черные волосы, а в придачу к ним длинный раздутый подбородок и сексуальность, которая запомнилась мне навсегда. Мы начинаем формировать свои мнения о сексе в очень юном возрасте, и в моем представлении Джозеф-старший сохраняет чрезвычайно высокое положение.