Живой пример

Сказав это и зажав под мышкой пачку бумаг, Пундт покидает конференц-зал, лицо его непроницаемо и уж ни как не выдает его решения — окончательно ли прекратить работу над хрестоматией или только прервать ее.

Рита Зюссфельд и Хеллер прислушиваются, но ничего не слышат. Ожидание ничего не меняет.

— Ступайте, — говорит Рита Зюссфельд, — ступайте за ним и извинитесь. Мне все-таки кажется, что вы чересчур резко высказались.

Янпетер Хеллер придерживается иного мнения, и, вонзив острие стрелы в свой ластик, он рывком поднимает его вверх.

— Хрестоматия, правда, составляется тремя специалистами, — говорит он. — Но ответственность за нее нельзя расчленить на три части. Не желая нести бремя ответственности за то, чего сам не хотел, я не могу допустить ни каких неясностей. К чему ведут взаимные уступки из уважения друг к другу, я сужу по другим хрестоматиям, а их я вдоволь начитался.

Он еще говорит, а Рита Зюссфельд уже бросилась вслед за Пундтом, она мчится на всех парусах, отставив горящую сигарету на вытянутой руке, сперва устремляется вниз по лестнице и энергичным шагом пересекает холл, затем вверх по лестнице, ведущей к жилым комнатам; дверь она, конечно же, оставила открытой. Хеллер, вздыхая, прикрывает дверь, сует палец в пачку сигарет госпожи Зюссфельд, обнаруживает, что пачка пуста, и, весьма довольный собой, подходит к окну, там он минуту — другую приглядывается к гамбургскому ноябрю, все вокруг обмазавшему серой краской, и внезапно видит наискось от себя, на лесах, двух совсем разных людей, кровельщиков, орудующих кусками жести.

Пожилой кровельщик с обветренным темным лицом обучает юного кровельщика в еще даже не стиранной, болтающейся на нем спецовке, как следует резать жесть, предназначенную, надо думать, для разжелобка, но парень, что совершенно очевидно, с трудом сосредоточивается, взгляд его блуждает и то следует за низко летящим самолетом, то за потоком движущихся внизу машин, то застревает на каком-то пенсионере, подцепляющем палкой с заостренным концом разметанные ветром по тротуару бумажки; да, юный кровельщик, что совершенно ясно, находит большее удовольствие в посторонних наблюдениях; тогда старый делает вид, что сейчас отхватит ему большой палец ножницами для резки жести, вернее говоря, он раздвигает ножницы, и они вот-вот отщелкнут палец парнишки, но когда ножницами остается только отхватить палец, старый кровельщик останавливается и обращает внимание ученика — а это, конечно же, ученик — на опасность, какой подвергается его палец, и, дабы использовать этот момент в назидательных целях, высоко поднимает собственный указательный палец левой руки, одна фаланга которого отсутствует: вот что получится, ежели будешь зевать по сторонам. А теперь тащи обед.

Хеллер наблюдает за учеником, следит, как тот ползет вниз, цепляясь окоченевшими пальцами за леса; Хеллеру хотелось бы сейчас вознестись на леса, туда, к окну Пунд — та, и, незаметно примостившись там, послушать, что так раздражило директора из Люнебурга и заставило его покинуть конференц- зал. Но еще Хеллеру хотелось бы знать, что скажет Рита Зюссфельд, как расценивает она его, Хеллера, чистосердечные признания, из-за Риты Зюссфельд ему так трудно придерживаться надлежащей линии поведения: стоит ему понять, что он должен проявить снисхождение, как она вынуждает его выказать восхищение, только он приготовится изобразить деланное безразличие, и она заставляет его против собственной воли выразить сочувствие.

Хеллер приветственно кивает молодому кровельщику, тот пугается, хватает с подоконника кожаную сумку, зажимает ручку зубами и, оробев, быстро карабкается по лесам назад, наверх — куда быстрее, чем необходимо, как устанавливает Хеллер, — словно за ним кто-то гонится.

Хеллер идет к двери. Смотрит на свои часы: как раз удобное время, чтобы позвонить; но не успевает он выйти в холл, как слышит шаги Риты Зюссфельд, она приближается с молниеносной, по своему обыкновению, быстротой, измученная, подгоняемая всевозможными соглашениями, опасениями, действительными и воображаемыми сроками.

— Идите, — говорит она, — вам следует извиниться, и он готов принять ваши извинения. Поднимитесь к нему, я все устроила.

— Позже, — отвечает Хеллер.

— Но от этого многое, очень многое зависит. От вашего извинения зависит, справимся ли мы со своей задачей. Мы же не сможем работать дальше, если господин Пундт откажется сотрудничать с нами. А если он уедет? Никогда нельзя знать, кого нам подсунут третьим. Мы обязаны договориться.

— Ладно, — соглашается Хеллер, — я, правда, не знаю, за что должен извиняться, но, как только вернусь из города, пойду и сделаю это, я подам руку этому люнебургскому безумцу, мечущему громы и молнии, дабы мы вместе могли допеть до конца наш трехголосый канон о живом примере. А пока я рискую потерять кое-что совсем другое.