Живой пример

Это скорбное торжество взяло верх над недоверием и возмущением, и теперь, когда подтвердилась ее правота — словно ей только того и надо было, — она уже готова была подняться по скользким ступенькам и выйти во двор; по тем временем Люси подошла к пекарям, шепотом приветствовала каждого из них и стала в центре группы, так, будто опа, несомненно, с ними заодно и готова вынести все, что уготовано им.

— Пойдем, Люси, — сказала госпожа Беербаум и, обратившись к комиссару, добавила: — Надеюсь, вы не думаете, что моя дочь может понадобиться следствию, даже если ее и занесло сюда по случайности?

Комиссар успокоил ее: сейчас, сейчас, только несколько общих вопросов, и то лишь для формы.

— Вы студентка? — спросил он Люси.

— Да.

— Изучаете биологию?

— Биологию и химию.

— И в каникулы время от времени работали здесь подсобницей?

— Да.

— При вашем телосложении?

— Да.

— Позвольте спросить, какую вы здесь выполняли работу?

— Подсобную, главным образом.

— Вы работали бесплатно?

— Да.

— Давно ли вы знаете Псатаса?

— С двенадцати лет.

— А остальных?

— С тех пор, как стала здесь работать.

— Что заставило вас здесь работать?

— Я хотела кое-что узнать.

— О чем?

— О работе: какие желания человека она удовлетворяет и какие оставляет неудовлетворенными.

— И вы довольны своим экспериментом?

— Нет.

— Разве ваша учеба оставляет вам время для подобных опытов?

— Эти опыты оправдывают мою учебу, — ответила Люси.

Комиссар кивнул, но не потому, что был согласен с этим ответом, а потому, что, по-видимому, его ждал, этот ответ явно прибавлял последний штрих к портрету Люси, который нарисовал себе комиссар.

— Когда люди работают бок о бок, они кое-что друг за другом замечают. Вы знали, что хлеб из этой пекарни доставляется в тюрьму?

— Да.

— Вы также знали, что вместе с хлебом туда доставлялось и кое-что еще, например письма, инструменты?

— Да, — сказала Люси, — да, я это знала.

Комиссар снова кивнул, как будто ждал и этого заявления, и собирался задать следующий вопрос, но тут стоявшая у выхода мать Люси выпалила, задыхаясь от негодования.

— Что ты такое говоришь, Люси, это же неправда, Люси, ты сейчас же возьмешь свои слова обратно. — И, обратившись к комиссару: — Не верьте этому, прошу вас.

Комиссар успокаивающе помахал рукой и словно бы вскользь спросил Люси:

— И вы присутствовали при том, как записки и инструменты запекались в хлеб?

— Да.

— И вы, быть может, еще помогали при этом?

— Да, я помогала.

— Какие причины побуждали вас к этому?

Люси молчала, и комиссар холодно спросил:

— Личные причины? Или общие? А может быть, вы исполняли чьи-то указания?

— У меня были причины общего характера, — тихо сказала Люси, в то время как ее мать, остолбенев от изумления, с едва слышным чмокающим звуком хватала ртом воздух.

— Готовы ли вы назвать нам эти причины? — спросил комиссар.

— Они вытекают из моих убеждений.

— А именно?

Мастер Псатас повернулся к Люси, взгляд его выражал страх и восхищение.

— Именно? — переспросил комиссар.

— Бывают проступки, — медленно произнесла Люси, — перерастающие по своим последствиям намерения тех, кто их совершил. Они становятся общечеловеческой бедой. В некоторых проступках все мы как бы узнаем самих себя, они отражают состояние мира и условия жизни.

По-видимому, комиссара и это заявление нисколько не удивило, он спокойно сказал:

— Да, при известных обстоятельствах преступление может стать неизбежным. Какие обстоятельства имеете вы в виду?

— Когда человеку отказывают в самом насущном, преступление может открыть ему новые возможности.

— Следовательно, вы полагаете, — продолжал комиссар, — что некоторые преступления оправданны?

— Да.

— И то, что некоторых преступников, хоть их вина и доказана, держат в тюрьме, по-вашему, несправедливо?

— Да, я так думаю.

— И значит, исходя из этих убеждений, вы помогали переправлять в тюрьму письма и инструменты?

— Именно по этой причине, — ответила Люси.

Комиссар в задумчивости направился к выходу, но вдруг обернулся и смерил взглядом Люси: хрупкая, болезненного вида девушка, похорошевшая от воодушевления; узкие плечи, плоская легонькая фигурка, казалось, неспособная на физические усилия; он медленно подошел к ней и, не повышая голоса, спросил:

— И вы убеждены, что многие заключенные нуждаются в вашей помощи?

— Да, многие.

— Хотя они и совершили преступления?

— Хотя они и совершили нечто такое, что мы, по странному сговору, зовем преступлением, — сказала Люси. — И, быть может, наша помощь как раз и должна начаться с того, чтобы заново определить, что считать преступлением.

— Разве, по-вашему, это еще не сделано?

— Нет, — сказала Люси. — Когда мы слышим о преступлении, совершенном за письменным столом или в конференц-зале, то лишь снисходительно пожимаем плечами, а вот преступления, совершаемые из нужды или из ревности, не вызывают у нас ни малейшего снисхождения.