Живой пример

Отсюда, с перрона, это кишение представляется стихийным, неуправляемым: суда перегоняют, настигают друг друга, ловко лавируют или прямо идут на таран; одни тащат, толкают, буксируют другие — зрителю все время кажется, что вот — вот что-нибудь случится. Чего еще не хватает? Нужна дверь — граница станционного павильона, до половины застекленная подвижная дверь; внизу она вся исцарапана и ободрана, потому что пассажиры бьют в нее ногами; выйдя наружу, спустимся вниз на несколько маршей каменной лестницы, до площадки, на которой стоят весы в рост человека и хмуро призывают каждого проверить свой вес. С этой площадки давайте-ка перебросим через улицу, на положенной высоте, плоский пешеходный мост, — он приведет нас к воде, к скрипучим понтонам: это и есть Ландунгсбрюккен — «Причалы».

Возле перил пешеходного моста, зажав под мышкой портфель, в берете и почерневших от сырости замшевых туфлях стоит Янпетер Хеллер и следит за въезжающей на станцию электричкой, которая только что показалась из-за поворота, и ее вагоны, прежде чем затормозить, встряхиваясь, выстраиваются в прямую линию. Хеллер стоит на условленном месте. Он отходит от перил и идет по мосту. Его взгляд цепко выхватывает одну за другой двери вагонов, открывающиеся с шипением и стуком; ну вот же они, вот они, Шарлотта и девочка, одинаково одетые, — обе в утепленных темно-синих плащах и длинных клетчатых шарфиках. Что означает, о чем говорит это подчеркнутое сходство в одежде? Рука Хеллера взметается вверх, он машет в сторону перрона, хотя Шарлотта уже давно его заметила, но вместо того чтобы помахать в ответ, она берет лицо дочери в ладони и медленно поворачивает, направляя на Хеллера, словно стереотрубу, — теперь и Штефания различает его в толпе и машет ему, машет по-детски нетерпеливо. Почему же они не идут сюда? Почему Шарлотта не пускает ребенка, который изо всех сил рвется к отцу, а она тем сильнее удерживает его на месте? Хеллер знаками дает понять: подождите, я приду за вами сам, взбегает вверх по лестнице, протискивается сквозь толчею в дверях и выскакивает на перрон; но тут раздается голос в громкоговорителе: «Отойдите от поезда!» — и Хеллер видит, как Шарлотта широким упругим шагом поднимается в вагон. Двери захлопываются, поезд трогается с места, и Хеллер ждет, пока с ним поравняется стекло двери, за которой стоит Шарлотта, — вот проезжает вагон, и мимо Хеллера проплывает ее застывшее лицо, воплощение настороженности и недоверия.

— Здравствуй, папочка, что ты мне привез? — Дочка подбежала к нему, свою сумочку — сетку она положила на землю и, когда он взял ее на руки, несколько раз неловко ткнулась губами ему в щеки — он ощутил прикосновение металлической пластинки.

— Сперва мы выпьем чего-нибудь горячего, а потом посмотрим, что я тебе привез.

Они берутся за руки, переходят по пешеходному мосту, спускаются в порт и шагают вдоль неплотного ряда мачт, увенчанных гамбургским флагом, который то натягивается в струну, то полощется и хлопает под резкими порывами ветра. Украсились флагами даже буксиры, даже паромы и баркасы, не говоря уже о блекло-серых военных кораблях, но по-настоящему флагами расцвечивания пестрят лишь туристские теплоходы, еще недавно бороздившие южные моря, но успевшие вернуться к юбилею родного порта.

— Я тебе тоже что-то привезла, папочка. Вот тут, в сетке. Угадай, что?

— Вот мы куда зайдем, — говорит Хеллер.

Здесь, в кафе, почти не ощущаются те мягкие, но настойчивые усилия, которые делает Эльба, приподнимая понтоны и увлекая их течением, насколько позволяют якорные цепи, — медленное покачивание, когда тебя то подбрасывает вверх, то плавно опускает вниз, так что ноги вдруг разъезжаются сами собой; оно почти незаметно здесь, в этом голом, пустом кафе, где немолодая кельнерша оберегает сон единственного посетителя, уронившего голову на стол.

— У окошка сядем? Ну тогда пошли к окошку.

Девочка кладет сетку на стол, покорно дает снять с себя плащ, взбирается на слишком широкий для нее стул и начинает возиться с сеткой, нетерпеливо дергает ее, пытаясь распутать и вынуть содержимое; Хеллер не помогает дочери, а только с неослабным вниманием за ней наблюдает.

— Распутай ты!

Хеллер одним движением разнимает сетку, и Штефания выворачивает ее содержимое на стол.

— Что мы будем заказывать? — спрашивает кельнерша, демонстрируя, как при виде ребенка может вдруг расцвести улыбка, мягкая, завлекательная.

— Молока, наверно, нет, и какао тоже?

— Нет.

— Тогда один чай и один кофе, и к кофе рюмку кирша.

Штефания вынимает из коричневой оберточной бумаги пачку белых картонок, подвигает их к Хеллеру и, съехав со стула, подходит к отцу, чтобы дать ему необходимые пояснения, как она привыкла.

— Смотри, это я нарисовала для тебя! Это утка и лодка на Изебекском канале, вот здесь мост, только он не поместился, а на мосту стоишь ты, но ты у меня тоже не поместился, а наверху еще одна утка — она горит.