Жёстко и угрюмо

Знаменитый писатель Жуков тоже претендовал на премию, но не приехал, задержался то ли в Лондоне, то ли в Париже; он был очень занятой и беспредельно маститый.

Моей жене Елизаров понравился.

Вообще, тот «Национальный бестселлер» всем пришёлся по душе.

До последнего ждали Жукова, он так и не явился, и зря: ему дали главный приз, а прочие, включая меня и Елизарова, обломались.

Но не расстроились.

Помимо красивого Елизарова, в финал попал ещё более красивый и молодой писатель Боголюбов. После торжественной церемонии, где чествовали отсутствовавшего Жукова, прочие неудачники сбились в небольшую шоблу и под управлением моей загорелой и уверенной жены отправились завивать горе верёвочкой.

Впоследствии приехал товарищ моей жены, вызванный ею по телефону, петербуржский панк по имени Гриша, он привёз траву, и мы все, отыскав уединённый дворик, накурились.

Писателя Боголюбова, также накурившегося, срубила паническая атака, он побледнел, вышел из дворика на улицу и обратился к прохожим с просьбой вызвать «скорую помощь». Однако прохожие петербуржцы не удивились; на протяжении столетий, со времён Ломоносова и Хераскова, они привыкли наблюдать на улицах своего города встревоженных, лихорадочных литераторов: они со знанием дела успокоили писателя Боголюбова, «скорая помощь» так и не приехала. Остаток вечера Боголюбов провёл, сидя на лавочке, тихим и умиротворённым. Впоследствии он стал звездой литературы.

Впоследствии, через год после того прекрасного «Национального бестселлера», много чего произошло.

Издательский бизнес сотрясли два кризиса подряд, писатели вчетверо потеряли в тиражах и доходах. Кто имел пять тысяч долларов за книгу – стал получать тысячу; кто имел тысячу, стал получать двести или триста.

Многие просто бросили писать, и Елизаров в том числе.

Помимо книг, он сочинял ещё песни, под гитару, страшно матерные: что называется, «без берегов».

Героями его песен были нацистские офицеры, педофилы, маньяки, педерасты и свингеры. Елизаров вскрывал и дефлорировал все табу, для него не существовало запретных тем.

Интернет весь был переполнен видео с выступлениями Елизарова; я пытался смотреть, но мне не понравилось. Слишком много мата, издёвки, циничного хохмачества.

Его песни хорошо было слушать в аудиоформате, без картинки, – Елизаров звучал любопытно и стильно, как антисоветский, подпольный бард из семидесятых, он очень смутно походил на Аркадия Северного, или раннего Высоцкого, или, может быть, на группу «Одесситы».

У него был свой голос и своя мелодика, – музыкальное образование чувствовалось.

Пошли слухи, что Елизаров вообще забил на литературу и зарабатывает на хлеб концертами.

Это меня восхищало.

Он первым пришёл к пониманию своей миссии, Елизаров.

Я пришёл года на два позже.

А миссия наша такова: мы все одинаковы, мы все – артисты. Писатель, певец, поэт, актёр, музыкант, живописец, балетный танцор, цирковой клоун, – неважно.

В подземных переходах под московскими проспектами часто стоят молодые музыканты, они рвут струны гитар и поют дурными голосами песни Егора Летова или Виктора Цоя, у ног лежат кепочки, прохожий может бросить пару медяков.

Каждый из нас, от лауреата до начинающего, должен быть готов к тому, чтобы вот так же встать в переходе и утвердить нечто своё, под гитару или без неё, словами или без слов.

Станцевать, фокус показать.

Исполнить нечто.

Шекспир и Маяковский занимались тем же самым.

Не умеешь петь и танцевать – стих прочитай. С выражением.

Если в кепочку накидают рублей пятьдесят – отлично.

Ты – артист, ты должен однажды быть готовым пойти в тот подземный переход, встать у стены, исполнить нечто любопытное и собрать в кепочку медяки.

А если денег не дадут, а сунут сигарету и кусок хлеба – тоже ничего, нормально.

Ближе к пятидесяти годам я сообразил, что работать за пачку сигарет и кусок хлеба – единственно возможная для меня жизнь.

В начале лета 2018-го я оказался во Владивостоке.

Прибыл, зевая и влача баулы, писательский десант из Москвы: всесоюзно известные литераторы, они же – политики, музыканты и участники боевых действий, молодые, но уже многократно переизданные, экранизированные и переведённые на все мировые языки: Боголюбов, Перелехов, Демьяненко и Елизаров. А также несколько фигур сбоку, включая меня.

Во Владивосток я поехал из принципа, согласился мгновенно.

Мне было важно побывать на западном побережье Тихого океана.

Я должен был завершить свою личную кругосветку: я ездил в Европу, на её западное побережье, в Лиссабон, на Мадейру и Канары, я был в Америке, на обоих берегах, я был на острове Пасхи – забравшись, таким образом, максимально далеко на запад.

Далее, я ездил в противоположном направлении, добирался до Индонезии и Таиланда.

Писатели не всегда бывают голодранцами, в их жизни случаются – и не один раз – удачные периоды, и в такие периоды я выкроил денег и обогнул шарик по кругу.

Владивосток – один из крайних форпостов России – замыкал мой путь, выводя на другой берег Тихого океана.

Восемь с половиной часов полёта рейса Москва – Владивосток показались мне забавой; я не успел устать, как уже добрались.