Жестокая одержимость

Он крепко обнимает меня, похлопывая по спине так, что это можно ощутить через одежду, а затем с широкой улыбкой предлагает мне присесть. Отец слишком напыщен, и я прекрасно осознаю, что это из-за того, что мы находимся в центре хорошо освещенного зала. К моей коже прилипает осознание, что все смотрят на нас по абсолютно неправильным причинам. Я не знаю, почему он приехал в город, ведь помимо официальных встреч, о которых упоминала его секретарша, у него, несомненно, есть иные мотивы.

Когда речь заходит о моем отце, всегда есть какой-то скрытый мотив.

– Как тебя приняли в Краун-Пойнте? – интересуется он, и я слегка наклоняю голову в ответ.

– Нормально.

Мы не виделись с ним во время зимних каникул, поскольку отец был в Калифорнии на встрече с губернатором и его супругой. Он оставил меня одного в эти праздники вдали от остального мира, а я тренировался и старался не думать о том, что проведу Рождество в полном одиночестве, притворяясь, что мне все равно.

– Президент сказал, что ты отлично вписался в хоккейную команду. – Отец оценивающе смотрит на меня, положив локти на стол. – Однако меня интересует, чем ты занимаешься помимо этого.

– Хоккей – одна из основных сфер моей деятельности, – вздрагиваю я.

– Потому что…

– Потому что я хочу попасть в НХЛ. – Я прищуриваюсь. – А почему еще?

Мы с ним немного похожи, только у него седые волосы, из-за которых, как показывают опросы, ему больше доверяют люди. Ведь седые волосы мужчины символизируют его зрелость и опыт. Но после регулярных процедур с ботоксом его кожа выглядит гладкой. Он ходит на эти процедуры, потому что, как опять же показывают опросы, люди не хотят видеть своих политиков старыми. У отца аккуратные, ухоженные брови и загорелая кожа, цвет которой эффектно контрастирует с его белой рубашкой. Каждая деталь в его образе четко продумана. Признаки нашего сходства заключаются в форме носов, челюстей, подбородков и цвете глаз. А от матери мне достались темно-русые волосы, светлая кожа и улыбка. Поэтому, когда я улыбаюсь, выражая искреннюю радость, папа морщит нос от отвращения.

– Твои ожидания должны быть более разумны, – говорит он. – На нас смотрит слишком много людей. Избиратели еще не совсем простили нам твою ошибку.

Я знал, что рано или поздно он перейдет к делу, но удивлен, что это произошло так быстро. Конечно, все из-за его глупой политической кампании.

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Тут шныряет репортер. Он рылся в архивах местной полиции в поисках сенсации, и какой-то новичок подкинул ему новость, с которой можно было бы поработать. Он слил ему информацию о том, куда были утилизированы ваши автомобили, – говорит отец и берется за столовое серебро.

Я ошарашенно смотрю на то, как он встряхивает салфетку, ткань которой трещит, падая к нему на колени, – а затем поправляет бокалы с вином и с водой.

– Я позабочусь об этом, – добавляет он. – Позднее.

– Что это значит?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, стараясь не рассмеяться. Отец всегда критиковал мою неспособность усидеть на месте.

«Тише едешь – дальше будешь», – всегда говорил он, как бы намекая, что если я буду действовать слишком быстро, то не смогу выработать ни одной сложной мысли или эмоции.

– Репортер ничего не найдет, – улыбается мне отец. – У тебя хорошие оценки?

Еще один вопрос для галочки в его контрольном списке.

– Да, – киваю я. – В прошлом семестре я был отличником.

– А в этом?

– Должен сохранить по крайней мере четыре балла.

Возможно.

Откидываясь назад, я вытягиваю ноги и вновь оглядываю помещение. Я замечаю журналиста, возможно, нанятого моим отцом, чтобы задокументировать наше милое времяпровождение, а также папину охрану, занимающую отдельный стол. Их бдительные взгляды скользят по залу, ища признаки возможных неприятностей.

– Хорошо, хорошо, – бормочет отец, проверяя свой телефон, а затем снова поднимает взгляд.

Официант подходит к нам с едой, которую я не заказывал, и быстро расставляет передо мной тарелки с лососем на гриле, спаржей и кокосовым рисом. Наклонившись, я вдыхаю запах блюд, и мой желудок переворачивается. Я не ем рыбу с семи лет, а кокос раздражает мою кожу, вызывая крапивницу. Даже запах этой еды действует на меня очень странно, и в моем животе начинается бурление. Хотя перед папой стоят тарелки с картофельным пюре, стейком и брокколи, покрытой глазированным соусом и кунжутом.

– Я заказал сам, – хмурится он, глядя на меня. – Надеюсь, ты не возражаешь? Мне показалось, что ты опаздываешь.

На самом деле я не опаздывал, но предпочитаю не вступать с ним в спор и не высказывать, что он ничего не знает о моих кулинарных предпочтениях. Дабы разбираться в них, ему пришлось бы разделить со мной больше пяти обедов, на которых мы собирались вместе за последний год.