Жертва первой ошибки

Наверняка следственная группа нашла что-то любопытное, а они с Гортензией тут кукуют и ничего не знают. Звонить Севе со станции бесполезно, по телефону он не станет обсуждать такие серьезные вопросы. За информацией кому-то из них надо ехать в город. Хорошо бы Гортензия ее отпустила на денек, она бы хоть помылась в ванной, как белый человек, если, конечно, горячую воду не отключили, а заодно посмотрела бы, в какой свинюшник превратилась квартира после холостяцкого житья Кирилла с Витей. Там пустых бутылок небось на целое состояние.

Интересно, осенью Зейда съедет в свою общагу или так и поселится у них? Они же с Кириллом братишки, а любящей супруге нельзя просто взять и вышвырнуть на улицу близкого родственника мужа, хотя бы и названого. Женить Витю надо, да и все. Пора, здоровый лоб, к тридцатнику подкатывает, а он все по чужим хатам болтается. Интересно, кстати, а почему? Он приятный, положительный мужчина, малость туповат, но зато трудолюбивый и ответственный. Детей любит. Что там на душе, трудно сказать, но утонченной и романтической натурой Витя явно не является, от неразделенной любви страдать не станет. Таких простых и надежных парней разбирают максимум к третьему курсу. В военных вузах все строго – пришел на дискотеку и не успел протрезветь, как ты уже женат и ждешь прибавления семейства.

Странно, что Витя избежал этой участи, да и вообще, неужели прелести холостяцкой жизни для него слаще семейного счастья? Да и для карьеры хорошо быть женатым, таким больше доверяют, скорее назначают на ответственные должности, и дело тут не в блате и знакомствах. Просто если дома у тебя все хорошо, спокойно и стабильно, то ты все силы будешь отдавать работе, не отвлекаясь на всякую романтическую ерунду.

И самому приятнее, когда родная жена поднесет тарелочку борща, обнимет, постирает тебе носки, погладит рубашку, чем болтаться неприкаянным по чужим углам.

Нет, конечно, когда живешь у мамки под юбкой на всем готовеньком, логично шарахаться от женитьбы, как черт от ладана, маскируя свой страх перед ответственностью горьким разочарованием в жизни, которой ты хлебнул до донышка из маминых ладошек, но Витя много лет сам по себе. Почему не остепенился?

Бидон наполнился с горушкой, больше ягод не принимал, и Ирина очнулась от своих мыслей. Егору тоже надоело в лесу, и они отправились домой. Она знала дорогу, но делала вид, что понятия не имеет, как выйти из лесу, и Егор, страшно гордый, зашагал впереди, поминутно сверяясь с местностью, солнцем и компасом.

Повернув на свою улицу, Ирина увидела возле калитки знакомую бежевую «Волгу». Неужели Башмачников решил их навестить? Сердце екнуло от нехорошего предчувствия, и как только она вошла на участок, стало ясно, что оно не обмануло.

– Вот вы отвергаете марксизм, хотя никогда не давали себе труда хотя бы поверхностно ознакомиться с этой наукой! – выговаривала Гортензия Андреевна, маршируя возле крыльца, на верхнюю ступеньку которого присел несчастный Михаил Семенович, так неудачно выбравший время для визита.

– Добрый день, – сказала Ирина.

Башмачников хотел было ринуться к ней, но был остановлен решительным жестом:

– Между тем Марксу достаточно было одного предложения, чтобы кратко, емко и доходчиво выразить мысль, для изложения которой вам понадобилась целая книжица.

– И что же это за фраза, позвольте полюбопытствовать? – Башмачников подмигнул Ирине.

Гортензия Андреевна повернулась к ней:

– Ирочка, Володя с аппетитом покушал и теперь спит в манежике на веранде. В комнате все-таки немного душновато.

– Спасибо, Гортензия Андреевна.

– Не за что, я прекрасно провела время.

Башмачников улыбнулся:

– Так что за фраза-то, Гортензия Андреевна? Заинтриговали вы меня.

– Извольте: Маркс писал, что самые трусливые, неспособные к сопротивлению люди становятся неумолимыми там, где они могут проявить абсолютный родительский авторитет.

– Не спорю, – хихикнул Башмачников, – верно подмечено, но, смею надеяться, моя книга охватывает несколько более широкий спектр проблем.

Гортензия Андреевна фыркнула:

– Возможно, ваша монография говорит о том, что презрение к самому себе – это змея, которая вечно растравляет и гложет сердце, высасывает его животворящую кровь, вливает в неё яд человеконенавистничества и отчаяния? Ваша идея?

Михаил Семенович улыбнулся:

– В общем, да.

– Вот как? Что ж, получается, Маркс любезно взял на себя труд резюмировать вашу монографию, причем за сто лет до того, как она была написана.

– Я пойду переоденусь – и будем обедать, – сказала Ирина, аккуратно прошмыгивая мимо спорщиков.

Отправив Егора в его комнату переодеваться и тщательно осмотреться на предмет клещей, Ирина прошла к себе, стянула тяжелую лесную одежду и в одних трусиках легла на кровать, наслаждаясь приятной усталостью. Сейчас бы помыться, но при госте бегать с тазами неудобно.

Сквозь тонкие стены она слышала, что перебранка продолжается.