Жертва первой ошибки

– Во-первых, не пропала, а сбежала, а во‐вторых, я так и не знаю, чего она больше боялась – огласки или все-таки того, что дочь не найдется. Ведь побег ребенка из дому – это ЧП и соответствующие оргвыводы. Это можно было так всю семейку прокатить, что они до конца жизни не опомнились бы. В общем, чутье меня не подвело. Сидит Лена в зале ожидания и плачет. Народ ходит как мимо пустого места, милиционер вообще в ту сторону не смотрит. Нет, я все понимаю, но, граждане, ребенок один-одинешенек, рыдает, значит, с ним явно что-то не так. Подойдите, спросите, не нужна ли помощь, отведите в милицию, пока ее негодяй какой-нибудь не увел. Нет, не надо. Не наше дело.

– Ну, главное, что нашлась.

– Конечно.

– Гортензия Андреевна, я никак не могу понять, как вы можете сочувствовать девочке и одновременно быть против книги Башмачникова, которая написана как раз для того, чтобы помочь таким Ленам залечить детские травмы.

– Сейчас поймете, только дослушайте историю.

– Так это опять не конец?

– Нет. Когда мать увидела Лену, тут же накинулась на нее с упреками. Такая-сякая, да как ты посмела, да ты хоть понимаешь, как я волновалась! И знаете, Ирочка, я ведь обычно человек сдержанный, но эта дура меня все-таки выбила из равновесия. Думаю, ах ты тварь, избила дочь, оскорбила, выгнала из дому, а теперь она должна понимать, как ты волновалась! А тебе, взрослой бабе, чувства своего ребенка понимать не обязательно, так, что ли? Я аккуратненько так их разняла и предложила Лене рассказать правду. Девочка мне доверяла, знала, что я не дам ее в обиду, и вообще она была умна не по годам, и сознавала, что если она сейчас расскажет, как все было, то я могу так нахлобучить ее драгоценную мамашу, что она потом дышать будет бояться в сторону своей дочери. А Лена так посмотрела на меня, всхлипнула и говорит, мол, потерялась. Хотела поехать в магазин игрушек, перепутала станцию метро, а пятачка нет. Вот, сижу, реву, не знаю, что дальше, а тут вы, какое счастье! Вот так, Ирочка… И знаете, я за эту девочку с тех пор спокойна, знаю, что она в самой трудной ситуации сделает правильный выбор. Она не предала родного человека, защитила мать, несмотря на то, что та причинила ей много боли. Все-таки заповедь «почитай отца своего и мать свою» не просто так написана.

Ирина вздохнула:

– Ну да, очень удобно для безответственных родителей.

Гортензия Андреевна резко остановилась и подняла палец отработанным профессиональным жестом:

– Ира, послушайте меня сейчас! Все остальное можете пропустить мимо ушей, но это послушайте. Заповеди написаны для человека, а не для его родителей! Или вы думаете, что, когда бог составлял список, возле него вертелась какая-нибудь безответственная мамка и канючила: «Ну вставь, пожалуйста, этот параграф, чтобы я могла глумиться над своими детьми, а в старости мне за это ничего не было?» И бог такой: «Ладно, уговорила, будь по-твоему!» Так, что ли, по-вашему, происходило?

Ирина засмеялась:

– Не знаю, я вообще в бога не верю.

– Я тоже, но кто-то же составил эти заповеди и не с потолка их взял. Можете смеяться надо мной, но я убеждена, что заповеди даны человеку не для того, чтобы поработить его, а совсем напротив, чтобы он духовно рос и был внутренне свободен. Знаете, как звучит текст?

– Как?

– Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе. Ясно же написано – чтобы тебе было хорошо! Тебе лично, а не твоим родителям.

Ирина пожала плечами.

Они наконец подошли к станции. От ларька чуть уловимо пахло свежим хлебом. Володя проснулся, подскочил в коляске и радостно завопил, заметив свою любимую собаку, лежащую на солнышке возле крыльца. Собака приоткрыла один глаз и лениво стукнула хвостом. Продавщица выдала Ирине буханку черного хлеба, упоительно ароматный, чуть теплый еще кирпичик, мягкий, как пух, но с крепкой хрустящей корочкой. Ирина не удержалась, отломила себе уголок, а вслед за ней и Гортензия Андреевна. Володе они тоже дали корочку, и с собакой поделились, так что пришлось брать еще буханку.

Тронулись в обратный путь.

– Но это очень трудно, почти невозможно, – вздохнула Ирина, – почитать людей, которые разрушили твою психику. Да и несправедливо, в конце концов.