Жерар Филип. Одно мгновение… и жизнь после него

– Нелепое предположение. Она была простой женщиной, а гадание на картах было типичным времяпрепровождением домохозяек тех лет. В бабушкином занятии не было ничего мистического и, тем более, серьезного. Обычное увлечение, только и всего. Ее муж Марсель имел отель, что позволяло ей не работать. Она скучала, придумав себе занятие с картами. В другом социальном слое неработающая домохозяйка наверняка взялась бы за книги. Мину пыталась образовывать детей в силу своих скромных возможностей, водила их в кино на картины с Бастером Китоном и Чарли Чаплином. Когда папа был маленький, он мог всегда пригласить к себе в дом друзей, двери были открыты для всех. Мину была мне настоящим другом. При ней я могла безнаказанно курить, красить ногти ярко-алым лаком и не читать в ее глазах осуждения. Бабушка пила порто, тайно угощала меня сигаретами «Пэл Мэл» и готова была ответить на любой откровенный вопрос. Единственное, о чем не смела ее расспрашивать, так это об аресте дедушки. Тот же Жерар Бональ, спустя годы, открыл очередную тайну моей семьи. Оказывается, во время Второй мировой войны дед, отец моего отца, был коллаборационистом. За это его арестовали и осудили на смертную казнь, но дедушке удалось бежать, он долгое время скрывался в Барселоне, в Испании. Мой отец навещал его, помогал деньгами и даже меня возил к дедушке. Смутно, но все же помню Барселону. А дедушку помню хорошо – высокий статный мужчина, красивый, элегантный. Эту естественную, прирожденную элегантность, чувство стиля унаследовал от него и мой отец. На склоне лет бабушка Мину обосновалась в Париже, совершенно одна, поближе к внукам и невестке – единственным оставшимся у нее родственникам. Мать разрешала нам встречаться лишь раз в месяц. Она злобно швыряла меня в машину, которая ехала к бабуле, вкладывая в этот жест все свое презрение и недовольство тем, что не в силах помешать свиданиям. Мы не могли встречаться тайно, я была слишком мала, и меня никуда не отпускали без присмотра. Очень дорожила этими встречами, которые приходилось каждый раз отвоевывать заново, доставая мать монотонным нытьем: «Хочу к бабушке!» Мать говорила, что моя бабушка «посредственность», серость, дремучий человек. Кстати, мать часто употребляла это слово «посредственность». Обычно им она обозначала свое отношение к простым людям и некоторым вполне невинным событиям жизни, таким, например, как посещение цирка. Слово «посредственность» было равнозначно в ее устах смертному приговору.

– Странно, ведь бабушка Мину была мамой ее возлюбленного мужа, прямой связью с ним. Она должна была ее беречь, уважать, помогать, наконец. Хотя бы ради памяти сына.

– Я не могу отвечать за мать. Знаю лишь, что бабушка очень переживала по этому поводу. Очень печалилась.

К «посредственности» мать относила и повседневные обязанности. Она не любила бытовых забот, считала их ниже своего достоинства. Я, например, никогда не видела, чтобы она ходила за покупками в магазин или смахивала тряпкой пыль с мебели.

– Чем же она тогда занималась?

– Переживанием негативных эмоций – такова была естественная среда ее обитания.

– А может, ее просто убила эта любовь?

– Да, любовь ее действительно убила. Она умерла в один день с отцом. С той разницей, что не физически.

– Вернемся к вашему побегу из дома с первым мужем. Как развивались события хронологически?