Жерар Филип. Одно мгновение… и жизнь после него

– Я все время напоминаю себе, что создана из равноценных половинок отца и матери. К сожалению, страдания передаются по наследству. И в меня перешла от матери ее горечь и многое такое, что я даже не могу объяснить словами. По этой причине стараюсь себя контролировать и никогда не терять бдительности. Я поддерживаю с детьми здоровые и простые отношения. Моя мать так никогда и не поняла, что ее отношения к нам, своим детям, было сплошным уродством. Знаю о существовании эмоциональной преемственности – это когда дети невольно воспроизводят ту модель семьи, в которой жили сами. Исследования показали, что битые дети становятся жестокими родителями – семейный пример оказывает очень сильное влияние. Для борьбы с этим лично я имею трезвый ум. В отличие от матери, я всегда ласкала своих малюток, всегда была рядом с ними. Когда я была маленькая, мать регулярно отправляла меня в летние лагеря. До 14 лет, каждое лето, по три полных месяца я проводила там. Как же было мерзко, как плохо, как я плакала, тосковала… Став старше, дала клятву никогда, ни при каких обстоятельствах не отсылать своих детей в летние лагеря. Никогда. По сей день, десять раз на день стараюсь говорить детям «я вас люблю». Хочу, чтобы они это слышали, ни на мгновение не забывали об этом и не имели причин сомневаться в моей любви. Хочу говорить им о любви постоянно, потому что от собственной матери никогда не слышала таких признаний. Когда ее не стало, друзья сказали мне: «Анн-Мари, ты даже не представляешь себе, как она тебя любила! Как благоговела перед твоим именем, испытывая глубочайшее уважение и восхищение твоим талантом». Почему же тогда я ничего этого не чувствовала?

– Сколько лет было вашей маме, когда она стала вдовой?

– Сорок два года. Молодая женщина с двумя детьми на руках, да еще без денег.

– Как без денег? Неужели Жерар Филип не оставил после себя огромного наследства?

– Ничего! Он жил одним днем и ничего не копил. Незадолго до смерти папа заказал себе новую машину. Ее прислали через месяц после того, как он умер, и мать была вынуждена отослать шикарный автомобиль обратно на фирму. Мы оказались без средств к существованию. Как она выжила? Превратила свою боль в подсобный материал, написала исповедальную книгу. Гениальную книгу, надо сказать. И повезло – книга «Одно мгновение» имела великолепную рыночную судьбу, принесла много денег.

– А почему она не вернулась к своей старой профессии этнолога?

– Да потому, что за время своей яркой жизни с кинозвездой успела хорошо забыть, что такое сидеть на работе с утра до вечера. Папа приучил ее к новому распорядку жизни, в котором она чувствовала себя довольно неумело. Не потому ли, что они оба принадлежали к двум совершенно разным социальным слоям. Папа – выходец из мелкой буржуазии. Его мать Мину, редкая по теплоте и нежности женщина, мы друг друга сильно любили. Мину была единственной родственницей, с которой у меня возник душевный контакт. Она умерла, когда мне только исполнилось четырнадцать. Моя мать ее ненавидела. Для нее Мину была простолюдинкой, достойной презрения. Да, может, она и не блистала изысканным умом, не имела манер и светской стати, но она обладала главным, на мой взгляд, достоинством – вопиюще нормальной психикой, земной, подлинной мудростью. Бабушка Мину была дочерью булочника из Шартра. Выйдя замуж за адвоката, она поменяла скромное сословие на высшее, но это обстоятельство не повлияло на ее человеческие качества. Даже причислив себя к лику крупной буржуазии, Мину осталась ласковой женщиной, отзывчивой и безыскусной.

Моя мать родилась и выросла в Бельгии в семье артистки, которая прекрасно пела, играла на пианино. Ее отец бросил семью, когда она была еще ребенком. Ее отдали на воспитание бабушке, фламандской крестьянке. (Я никогда не забываю о своих корнях, о том, что моими родственниками были крестьянин и булочник, то есть земные, мудрые люди, от сохи.) Моя мать ненавидела свою простую бабушку за неповоротливость – у людей, работающих на земле, особая ритмика движений – величавая, замедленная, труд-то ведь тяжелый. Она вообще ненавидела окружение, в котором вынуждена была жить помимо своей воли. У моей матери, как и у меня, не было примера полноценного родительского союза. Ее мать была в вечных разъездах, почти не видела дочь и представляла собой эгоцентричную, самовлюбленную, богемную особу. Бросивший их отец страдал от алкоголизма и умер в приюте для бродяг. Я долго размышляла над историей детства моей матери и поняла, что ей тоже, как и мне, не хватало материнской любви. Тут мы очень похожи. И ей не хватало отца, как и мне.

– Мама Жерара Филипа, ваша бабушка, была гадалкой. Она не раскладывала на сына карты, не пыталась предугадать его судьбу?