Я лично этой картины не видел, но автора ее встречал. В 1902 году я был в Киеве. Зубатов поручил мне повидать жившего в этом городе бывшего секретного сотрудника Московского охранного отделения Праотцова, находившегося в то время «не у дел». Раза два я встретился с этим сотрудником в квартире старшего филера Зеленова, с которым он вел сношения. Праотцов в одно из свиданий принес листки местной группы рабочеземцев (Канавец и др.) и даже показал находившуюся в его распоряжении печать киевской организации социалистов-революционеров. В том же году в Киеве было учреждено охранное отделение; Праотцов вошел в состав его агентуры и, как мы увидим позже, около двух лет содержал конспиративную квартиру Гершуни (в Десятинном пер.) — того Гершуни, на которого он тогда доносил и гроб которого потом сопровождал на Монпарнасское кладбище…»
В памяти «сине-голубого»[140] Александра Ивановича Спиридовича этот легендарный террорист останется круглолицым, лысоватым со лба, улыбчивым и с горящими глазами. Покажется он (Гершуни) Александру Ивановичу вовсе не дьяволом с сокрушающей волей, а, скорее, жидковатым, не очень расположенным к самопожертвованию, но зато чрезвычайно искусным в убеждении других на подобного рода возвышенные акты. Во всяком случае, в лапы Александра Ивановича он попал размягченно-безвольный, без всякой попытки к самообороне — ну совсем огорченно-потрясенный.
Будет Спиридович состоять в распоряжении дворцового коменданта. Отныне его обязанность — сопровождать царя при поездках, то бишь отвечать за личную безопасность государя императора.
Уж как не помянуть еще раз: собой был фатоват — это уж точно, насмотрелся я на его фотографии. Грудь навыкат, мундир в обтяжку — ни морщинки, и собой весь несколько вздернут. Это от гвардейского шика. Покойный государь император тоже щеголял в мундире без единой морщинки. И так же был строен. Отсутствовала только вздернутость. Так она была ему и ни к чему: он же был императором.
15 августа 1916 г. Спиридович получит назначение на должность ялтинского градоначальника (почетная отставка). Потом будет арестован и доставлен в Петропавловскую крепость (это еще Временным правительством), потом счастливо эмигрирует, потом… отнята родная земля, нет ее. Потом в один из дней вздохнет и замрет незаметно — остановит бег сердце. Кончен земной путь.
Прошляпит его вчистую «женевская» тварь — очевидно, из-за революционной перегруженности и неопытности. Ведь семнадцатый и восемнадцатый — еще нежно-младенческие годы для «женевского» организма, хотя взрослела и матерела тварь не по дням, а по часам. Ну без нее как без рук — и ЦК большевиков, и Совет Народных Комиссаров, и сам Владимир Ильич с соратниками. Совсем другая сила убеждения и перспективы для развития социализма в одной стране при наличии «женевской» конструкции. Вечная память за это Георгию Валентиновичу и вообще диалектическому материализму. Ну совсем другой взгляд на божественную природу человека…
Таким образом, неповоротливости «женевской» твари и обязана книга воспоминаний Спиридовича — «Записки жандарма». Кичился Александр Иванович своим жертвенным жандармством: покинул старинный гвардейский полк и беспечность службы ради превратности сыска, а все потому, что видел свое место лишь там, где в постоянной беспощадной борьбе решается судьба трона. Не все это оценили. У многих его соотечественников чесались руки: мать его вдоль и поперек, этого застеночного генерала. И впрямь, чем занимались стражи устоев?! Прошляпили большевиков…
А вот из той исповеди Гершуни, можно сказать, предсмертной[141]: «Давно сказано: великое счастье знать наперед всю глубину грядущего несчастья. Испытания в царских застенках мы, революционеры, конечно, считаем не несчастьем, а лишь естественным добавлением, завершающим всю деятельность…»
Накануне военно-полевого суда Гершуни скажет вице-директору департамента полиции Макарову:
— …Я еврей. Вы ведь, а равно и те, которые достаточно глупы, чтобы вам верить, твердят, что евреи стараются уходить от опасности, что вследствие трусости избегают виселицы… Вам будет дано увидеть пример «еврейской трусости»! Вы говорите, что евреи умеют только бунтовать? Вы увидите, умеют ли они умирать. Скажите вашему Плеве: торговаться нам не о чем (Макаров пришел с предложением: уступкой позиции революционера он (Гершуни) может облегчить себе участь. — Ю. В.). Пусть он делает свое дело: я свое сделал!..»
А что до той толстенной книжицы с редчайшими фотографиями и сведениями, или почти, или вовсе не известными («Последний самодержец. Очерк жизни и царствования императора России Николая II»), то осведомленнейший Александр Иванович и не сомневался: сие — детище забот и трудов князя Бебутова.
Князь Д. О. Бебутов являлся депутатом I Государственной думы, слыл даже среди кадетов либералом и отчаянно фрондировал. В общем, фигура броская, яркая свободомыслием. Не князь, а сама грядущая стихия освобождения. Век просвещения, конституции, расцвета искусств и ремесел!