Жена штурмовика

Вдохнуло сердце, отогрелось будто.
За пару дней замерзло в забытьи.
Оно молилось каждую минуту,
Оно рвалось из трепетной груди.
Оно сжималось и почти не билось.
Оно кричало в звонкой тишине.
Оно в молитвах этих растворилось.
Ведь часть его с любимым на войне.
Бессонна ночь, и так тревожно утро,
И день туманом будто бы объят.
И мысли чередой, не находя приюта…
И вот он — миг, вернулся твой солдат…

19. XII.2023

Глава XXIX В городе Т Полк 1430

Перед самым Новым годом произошло событие, после которого я впервые за эти пять месяцев выдохнула.

Шестеренки в механизмах высших сфер завертелись со стремительной скоростью, и мой муж был наконец-то переведен из «Рысей» в комендантский батальон 1430-го мотострелкового полка.

Распоряжение о переводе пришло откуда-то с самого верха через все военные инстанции.

В тот же час за мужем в «Лесную сказку» была отправлена машина, он был доставлен в Фабричное и буквально в течение двух-трех часов перемещен далее, снова в тот самый город Т.

До конца контракта оставался ровно месяц, самый страшный для меня, невыносимо тяжелый психологически, — период, когда страх за близкого становится запредельным.

Когда спасительный берег уже не то чтобы виден, а находится практически на расстоянии вытянутой руки.

В эти дни мысль о том, что может произойти что-то ужасное и непоправимое, становится невыносимой.

Поэтому под самый Новый год, когда он оказался в другой части, я реально выдохнула.

И не зря.

Остатки «Рысей» после того перевода гоняли на передовую до самого последнего дня. Были потери — буквально за неделю до убытия в Ростов.

Муж Вики, водитель бронемашины, вернулся с передка буквально в шесть утра 26 января. А вечером этого же дня их погрузили на КамАЗы и увезли в Ростов.

Утром 27 января для них все закончилось.

Мой муж прибыл в Ростов отдельно, его отвез замполит одной из рот комендантского батальона 1430-го полка, проследил, чтобы ему были выданы на руки все документы.

В 1430-м полку он прослужил ровно месяц в абсолютном спокойствии. То, что выдохнул и он сам, чувствовалось по его сообщениям, по его разговорам, в целом по его поведению. Причем проявлялось это не только в хорошем смысле. Где-то он мог себе позволить и резкость, и даже грубость, и хамство — то, чего совершенно не было в дни, недели балансировки между жизнью и смертью.

В комендантском батальоне он, что называется, «оперился», и тут уже передо мной в полный рост встал вопрос, который я раньше просто задвигала куда-то в сторону.

Насколько он изменился? Насколько стал он другим человеком? И если изменился, то в какую сторону?

И изжили ли мы то, что ранило, обижало и причиняло мне боль раньше, в той, прежней жизни…

Оправданы ли были мои терпение, преданность, готовность ждать, проявленные все эти месяцы?

К сожалению, то, что проскочило в нашем общении в этот последний месяц его службы, давало мне почву для беспокойства.

Спокойствие, какое я обрела в отношении благополучного завершения этой истории, обернулось палкой о двух концах.

Я больше не могла не думать о том, что меня беспокоило…

Как-то раз мы очень сильно поругались в ходе очередной переписки.

Я всего лишь озвучила свое видение нашей встречи и обмолвилась, что мне бы хотелось, чтобы он по прибытии, выйдя из поезда, подарил мне цветы.

Его будто оборвало. Мое безобидное пожелание он воспринял как какое-то страшное оскорбление. Ишь, чего удумала. Цветы ей. Я тут, значит, «на колчаковских фронтах кровь проливал», а ей поди и вынь, да еще из поезда, каких-то цветов!

Слово за слово, он распалялся все больше и больше, буквально сатанея на глазах и срываясь на все более грубые и грубые ругательства.

Мне было больно и обидно. Я прекратила этот разговор, и несколько дней мы не общались.

Я была огорчена и расстроена до такой степени, что готова была пустить под нож все пережитое. Обнулить все эти месяцы и годы. Просто поставить точку здесь и сейчас.

Это был самый страшный, жестокий и подлый удар, пережитый мною за все это время.

Обидный до невозможности.

Несколько дней мы не общались, затем он нашел в себе силы написать и извиниться.

Я не ответила ему сразу.

Я не готова была так просто сдать назад. Но и ярость, всколыхнувшаяся во мне после того случая, уже поугасла…

Я был настроена радикально, и если бы он еще чуть-чуть перегнул палку — был бы взрыв. Слишком велика была моя обида.

Но он, как большей частью бывает у него в жизни, вовремя осадил.

А инертный процесс последних почти двух лет, направленный на воссоединение, взял верх над эмоциями.

Я ответила.