Как только Эйлин закончила свои гаммы, Энца подошла к бюро, положила на столик бумагу и конверты, вытащила два квадратных лоскутка. Один – из черного бархата, расшитого золотой нитью, другой – двусторонний, украшенный крошечными стразами розовый шелк, на котором речным жемчугом были вышиты французские лилии.
Сверяясь со словарем, Энца старательно вывела:
Подобно другим итальянцам с долгосрочными рабочими визами, весной тысяча девятьсот семнадцатого Чиро сделал важный выбор. Он решил отправиться на войну. Не имея возлюбленной, которая могла бы его удержать, он хотел посмотреть мир и исполнить свой долг.
Рекрутинговый центр Армии США на Западной Двенадцатой улице занимал помещение одного из магазинов. В пыльной витрине висел американский флаг. Внутри находился временный оперативный отдел, оснащенный письменными столами и креслами на колесиках, – один из сотен призывных пунктов, организованных благодаря недавнему закону о воинской повинности Чиро встретился с Луиджи у входа. Длинная очередь из молодых людей извивалась на целый квартал. Большинство парней были темноволосы, как Луиджи.
– Я не стал говорить Паппине, – сообщил Луиджи.
– Почему?
– Она не хочет, чтобы я шел в армию. Думает, я слишком неповоротлив и мне сразу разнесут голову.
– Возможно, она права.
– Но я хочу воевать за эту страну. Я хочу получить гражданство, тогда и Паппине его дадут.
– Ты хочешь жениться до того, как мы уедем?
– Да. Будешь моим шафером?
– Меня еще никогда не спрашивали с таким энтузиазмом.
– Прости. Голова занята другим. Не люблю докторов. – Он прошептал: – Они хватают за нос!
– Знаю.
– Варварство, вот что это такое.
Чиро фыркнул. Если Луиджи думает, что медосмотр – варварство, как насчет самой войны?
Очутившись наконец внутри, они заполнили заявления, разделись до нижнего белья и встали в новую очередь – к доктору. Многих ребят отсеивали сразу, выявляя недуги, не совместимые с армейской службой. Одни возмущались и спорили, другие вздыхали с явным облегчением.
– Ты хоть раз держал в руках ружье? – спросил Луиджи.
– Нет. А ты?
– Стрелял птиц в Фодже, – признался Луиджи.
Первым вызвали Луиджи. Чиро терпеливо ждал, но осмотр приятеля затягивался. Наконец занавеска отодвинулась и показался Луиджи. Он удрученно покачал головой:
– Меня не хотят брать. С ушами что-то не то.
– Сожалею, приятель.
Через четверть часа Чиро присоединился к Луиджи на улице. В руках он держал предписание явиться в Нью-Хейвен, Коннектикут, первого июля. Он сложил бумагу и сунул в карман.
– Взяли? – спросил Луиджи.
– Да.
Чиро радовался случившемуся: помимо прочего, армия была кратчайшим путем к гражданству. Но у радости был горьковатый привкус. Чиро беспокоило странное чувство – будто он бежит от того, что не способен определить, облечь в слова. В такие минуты ему непременно вспоминалась Энца, и он думал, как бы могла сложиться жизнь, если бы она дождалась его.
– А я так хотел повоевать! – Луиджи в сердцах пнул ногой камешек. – Может, взять Паппину и уехать домой, в Италию…
– И что ты будешь там делать? – спросил Чиро.
– Не знаю. А здесь куда податься? Если ты не нужен армии, кому ты вообще нужен!
– Продолжай работать на Малберри-стрит. И к моему возвращению ты станешь мастером.
– Да, синьора забирает себе всю прибыль. Ты же не думаешь, что она возьмет нас в долю. Хотя именно ты подал идею насчет фургона.
– Ремо научил меня всему, я его должник, – сказал Чиро. – Но мы щедро отплатили ему. Нам нужно открыть собственное дело, Луиджи. И я рассчитываю, что ты все подготовишь, пока я буду воевать.
Это предложение явно подняло Луиджи настроение. Для парня вроде него война была главным шансом в жизни. Ему и в голову не приходило, что он может не вернуться, что мир после войны уже никогда не будет прежним. Для таких, как Луиджи, война была лишь одним большим приключением.