Желудочные спазмы усилились. Дорн прижал кулак к животу и задержал дыхание. На несколько секунд боль ослабла, однако когда он убрал кулак, она вернулась с удвоенной мощью. Дорн согнулся пополам и, когда почувствовал облегчение, присел на корточки. Стало немного лучше. Он оперся подбородком на сжатую в кулак руку и ощутил небритую кожу лица. Оно было влажным и липким. Мерзость, с отвращением подумал он. Все мерзко — тело, нижнее белье, короче, все. В следующее мгновение Дорн оперся обеими руками о бедра и опустил голову. Винтовка соскользнула вниз и оказалась у него между ног. До его слуха снова и снова доносились какие-то странные звуки, но он был в таком подавленном состоянии, что не обратил на них внимания. У него возникло такое ощущение, будто его главный страх, который уже давно не покидал его и, как ему представлялось, стал неотъемлемой частью его естества, отделил его от окружающего мира плотной завесой тупого равнодушия.
Его голова опускалась все ниже и ниже. Губы разжались, и Дорн почувствовал, как слюна потекла по подбородку. Подобное состояние принесло ему злобное тупое удовлетворение, позволив полностью расслабиться, забыть обо всем. Я именно такой, подумал он. Если бы Мария могла увидеть меня в эту минуту. Мысль о жене мгновенно оживила его. Он поднял голову и закрыл рот. Мария, подумал он, Мария, Бетти, Юрген. Юрген в этом году пойдет в школу. Дорн резко встряхнул головой, удивляясь тому, как быстро летит время. Затем попытался представить себе, как жена каждое утро отводит Юргена в школу. Он радостно улыбнулся, и улыбка задержалась на его губах, даже когда ему вспомнилось нечто не слишком приятное. У него есть Бетти, дочка, она на два года моложе Юргена, серьезная спокойная девочка, очень похожая на Марию. Она довольно болезненная и не похожа на других детей своего возраста. Врачи говорили, что Бетти нужно отправить на несколько месяцев в санаторий, куда-нибудь в сельскую местность. Если бы только не было войны. Не может же она продолжаться вечно, вот только знать бы, когда она закончится.
Он все еще думал о семье, когда чья-то рука больно схватила его за плечо и рывком подняла на ноги. Парализованный страхом, не до конца понимая, что происходит, он впился глазами в лицо Штайнера.
— Экзистенциальная философия, Профессор, — холодно произнес Штайнер, — предполагает существование. Ты не сможешь существовать далее, если будешь спать на посту. Бери винтовку!
Высвободившись от его хватки, Дорн нагнулся за лежащей на земле винтовкой. Выпрямившись, он увидел, что Штайнер прислушивается к шороху леса.
— Ты можешь нести караул сидя, но не смеешь при этом спать, — сказал он, повернувшись к Дорну.
С этими словами Штайнер направился к блиндажу и скрылся в нем. Через несколько минут он вышел из него, неся одеяла и плащ-палатки. Разложив их на земле, он накинул на плечи плащ-палатку и сел возле ствола дерева.
— Садись рядом! — приказал он Дорну. — Ночью лучше всего вести обзор снизу.
Дорн молча подчинился. Он уже очнулся от временного забытья и теперь испытывал чувство вины. Дорн не знал, стоит ли признаться Штайнеру в том, что его мучают желудочные спазмы. Однако, как ни странно, боль куда-то исчезла. Несколько минут они сидели молча. Затем Дорн спросил:
— Ты ходил к шоссе?
— Да.
— Ну и что, как там дела?
— Прекрасно, — усмехнулся Штайнер.
Дорн посмотрел на него встревоженным взглядом:
— Что ты хочешь этим сказать? Видел русских?
— Конечно, видел. Пехота, танки, грузовики, целая армия.
На лице Дорна появилось испуганное выражение:
— На шоссе?
— Не в воздухе же.
— О господи! — пробормотал Дорн и почувствовал, что его ноги от страха наливаются свинцом. Мокрая военная форма показалась ему тяжелой, как рыцарские доспехи. Штайнер подтянул колени к груди и зажал между ними автомат.
— Что же в этом удивительного? — презрительно произнес он. — Это было вполне предсказуемо. Я ведь предупреждал вас, разве не так?
— Предупреждал, — согласился Дорн и сдвинул каску на затылок. — Значит, по шоссе нам уже не пройти?
— Я думаю, что русские вряд ли нам разрешат это сделать. Но нам в любом случае нужно пересечь шоссе.
— Но ты сам только что сказал, что русские…
— Нам придется подождать, когда движение на шоссе утихнет. Завтра утром на шоссе будет пусто.
— Но на это не стоит рассчитывать. Неужели никак нельзя обойти шоссе?
— Тогда придется проделать путь в два раза больше обычного. Если русские придут в Крымскую раньше нас, то мы погибли.
Спокойный тон Штайнера привел Дорна в паническое состояние. Он вытер тыльной стороной ладони лицо и, запинаясь, проговорил:
— Так что нам тогда делать?
Штайнер презрительно фыркнул:
— Ты слышал, что я сказал, нужно пересечь шоссе.
— А если нас увидят русские?
— Тогда мы похлопаем в ладоши и поприветствуем их.