Жажда приключений

Мы медленно вальсируем вдоль реки под звуки ночного города и тихое плескание темной воды о гранит. На наше счастье, прохожие не попадаются нам на пути, лишь редкие с противоположной стороны посматривают на нас, но в тех чужих глазах – зависть и желание оказаться на нашем месте, прикрытые масками неприязни и возмущения. Нас ничто не трогает, даже периодический поток машин для нас не более, чем отдаленное и недоступное, несущественное.

А потом, вдруг остановившись, она звонко засмеялась. Беспричинно и красиво. По-детски. Сцепив руки за моей шеей, закидывая голову назад. И меня самого потянуло смеяться.

– Так смешно, – отстраняется она от меня, с игривым огнем поглядывая на мои губы. – Музыки нет, а мы все равно танцуем, будто она играет… О чем ты думал?

– Ни о чем. Я вообще думать не мог.

– А я думала о том, как легко… Как легко мы живем и как тяжело одновременно. Забавно, правда?

– Пожалуй.

– Нет! Ничего оно не забавно, – на удивление спокойно и в полном здравии начинает лекцию она. – Легко, когда ты богат, когда… Когда ты – капиталист, вот! Именно капиталист! Нет, им еще тяжелее: у них нет душ. Они мертвые людские остатки, помещенные, по иронии судьбы в самые тепличные условия. А теперь, закроем эту тему. И пойдем потихоньку домой…

Я вглядываюсь ей в глаза: что-то тут неестественно, как сон, что-то противоречиво, чересчур необычно. И тут она, словно заподозрив неладное, в намерении сохранить тайну отступает еще на шаг назад и прячет, низко опуская голову, среди крохотных трещин асфальта взгляд.

– Идем скорее, – требует она и тянет за руку, цепко обхватив запястье, как будто я могу воздушным шариком вырваться и затеряться среди небесных просторов.

Мы перебегаем дорогу. Набережная с нашими танцующими тенями навсегда остается позади, отпечатав на асфальте наши темные облики…

– А как же боязнь прожить пустую, бессмысленную жизнь? Это не тот ли страх, который имеет смысл держать в голове на прицеле, чтобы ежесекундно избегать его?

– Бессмысленное существование боятся лишь те, у кого навалом времени, кто позволяет себе думать о том, как сжечь время, как скоротать его, чтобы скорее наступило завтра… В общем, бессмысленность боятся лишь те, кто ей уже пропитался до ниточки.

– Удобно.

– А разве оно не так? – Она вглядывается в мое лицо, зрительно пронзает насквозь, отчего по спине пробегает дрожь. Она как будто не видит меня, как будто для нее я не существую, как будто для нее я лишь тень, какую она захотела привязать к себе, как привязывают дети к запястьям веревочки воздушных шариков…

– Может быть, просто до этого я как-то по-другому подходил к страху.

– А сегодня все другое. Мир сегодня другой, а вместе с ним и мировоззрение… Надо торопиться.

Я улыбаюсь без причины, только от необходимости улыбаться. Ночь уже подступила к черте города. Улицы практически опустели. Ночные дежурные приняли свои смены, дневные с облегчением спрятались по домам. Лето, от и до наполненное работой, так и осталось незамеченным, словно никаких белых ночей вовсе и не было, а теперь опять эта темнота… Транспорт уже не ходит, и мы идем вдоль покрытых желтым сиянием темных стен, кажущихся безжизненными из-за потухших окон, когда в сущности они охраняют невинный человеческий сон.

– Еще чуть-чуть, – подбадривает она. Усталость вовсе не берет ее, хотя мешки под ее глазами такие яркие, как будто она их намеренно подчеркивает косметикой. – Тут вроде как недалеко.

– Питер маленький город.

– А мне он кажется необъятно огромным.

Привыкла она, думаю я, к небольшому населенному пункту, какой насквозь можно пройти за час или несколько часов, но какой местным обитателям кажется громадным.

– Ты точно знаешь, куда нам?

– Точно. Времени блуждать нет.

Воздух пропитался ночью, этим особым прохладным запахом, сочетающем в себе спокойствие и свежесть. Где-то особо громко шипит резина машин – ночью любой писк намного заметнее, ночь более резка и выразительна. Девушка ведет меня уверенно, без карты, точно зная, куда ей надо, мы пересекаем проспекты, сворачиваем на улицы, опять выходим на проспекты. За нами пристально, сощурив глаза-кратеры, наблюдает месяц, его серебряное сияние тонким слоем ложиться на нашу кожу, и как будто холодит.

И минут где-то пятнадцать спустя мы наконец-то предстаем перед дверями гостиницы. Без промедления и не предаваясь сентиментальности юнцов, Арина распахивает двери, с силой пропуская меня вперед, как будто я – ее жертва.