Жажда приключений

Сейчас нам никуда не деться: сейчас мы в оковах ожидания, ждем, когда настанет момент, и только… Арина сжимается, но стойко сдерживает дрожь, сжимая кулаки до белизны кожи… Я осторожно притягиваю девушку к себе – ее открытые плечи холодны, а мне не поделиться с ней одеждой, я могу греть ее лишь собственным теплом, не забывая о рамках приличия… Но зачем они, когда другой страдает?

– Лучше всего обратно спуститься в кафе.

– Ерунда, – отнекивается она. – Не замерзну, а возвращаться не хочу, иначе все первое впечатление испорчу.

– Тогда грейся об меня. Не отпускай меня, пока не приедет машина. И думай о тепле.

– То есть о костре?

– Можно и о нем, но лучше… Лучше о самых теплых воспоминаниях. Они ведь, пробирая до дрожи, согревают лучше горячего чая, кофе и одеяла, ведь так?

Закусив губу, она мотает головой:

– Воспоминания в прошлом, так что бодаться с чаем, кофе и одеялом у них нет шансов, но писатели…

Я чувствую ее улыбку, и мне самому становится смешно от самого себя: инфантильный мальчишка, представляющий себя писателем и думающий, будто… Может, оно и выглядит все по-детски, мысленно оправдываюсь я, но что до того, если, возможно, это лучший период в жизни?

Наконец подъезжает машина – мы размещаемся на заднем сиденье. Облокотившись об меня, Арина смотрит в окно, выглядывает каждый кусочек Петербурга и молчит. Я улавливаю шелест ее сладких духов и поднимающийся аромат с волос. Шелковые пряди касаются моих то щек, то губ, и меня так и тянет запутаться в ее каштановых волосах. Мы томительно стоим на светофорах в ожидании движения, томительно, потому что развлечься не можем, потому что не ведем разговор, потому что тратим время впустую…

По приезду я расплачиваюсь с водителем, желаю ему всего наилучшего и захлопываю дверь. Мы недалеко от метро «Проспект Просвещения», почти что северный край города, тут ни достопримечательностей, ни изящества. Бытовой район, с бытовой атмосферой: серые девятиэтажки, кое-где еще зеленые скверы и парки, потихоньку готовящиеся к зиме… Я торопливо веду ее к дому, открываю невзрачную коричневую дверь с облезлой краской, впускаю в темную парадную, где держится непонятный затхлый запах и дым сигарет. Здесь ее духи совсем не слышны…

– Уютно у тебя, – с порога, еще не успев скинуть обувь, заключает она.

Две комнаты, которые обустраивал и продолжаю обустраивать несколько лет, придерживаясь винтажного стиля. Я сухо пожимаю плечами, сейчас даже плевать на собственное бытие, как будто оно мне не принадлежит вовсе, как будто оно чужое, постороннего…

– А чем еще заниматься? Обустраивайся и плыви по течению времени. Вот и вся невеселая жизнь.

– Так много кофейных цветов. Они именно для писателей и созданы, да? – Я улыбаюсь и опять пожимаю плечами, провожая ее под локоть, как самое ценное сокровище, в ванную. – Укрылся себе в тишине, попиваешь кофе и витаешь над искусством. Потрясающе, так ведь?

– Комфортно.

Журчит теплая вода. Мы вместе моем руки, как малые дети, но на сей раз не плескаемся и не балуемся, а синхронно трем кожу мылом.

– Нет, ты должен, – сведя брови, тихо затвердила она, не отрываясь от одной точки перед собой, – быть влюбленными в собственное дело и в обстановку, в какой оно куется.

– Тогда я влюблен.

– В твоей квартире, правда, волшебная атмосфера. И не перечь. Я могу, – тихо признается она, – только позавидовать, но по-хорошему.

– Так оставайся со мной.

Сначала был у нее такой вид, слов вонзили ей нож в позвоночник. Шок, от какого волосы не просто встают дыбом, а обращаются в гремучих змей… Не зная, что ответить, челюсть ее отвисает…

– Андрей, – глубоко вздыхает она и встает на порог ванной, намереваясь выйти прочь, – не заводи эту песню, пожалуйста. Как бы тебе не хотелось…

В самом деле, пускаюсь размышлять я, осматривая ее с ног до головы, что же ей мешает, если та жизнь для нее сущий страх, бросить все и остаться со мной, в этой квартире, какой она вот только-только восхищалась? Я бы мог обеспечить нас обоих, она бы могла найти здесь работу, завершить дела в родном городе и полностью поменять жизнь… Может, мешает ей то, что она – не кукла, которой дозволено вольно распоряжаться, которую, как статуэтку, можно поставить где-нибудь на полке, привязать к какому-нибудь месту…

– Плед? Тебе нужен плед? Чтобы согреться? – Вдруг хватаюсь я.

– Не думаю, отказывается она, но кофточку бы какую-нибудь.

Я смотрю на ее открытые ноги: тонкие, лишенные здорового загара, лишь покрытые светлой тенью бронзы.

– Тут не только кофточка нужна… Я мог бы одолжить тебе почти что полный комплект одежды: брюки с рубашкой или кофтой на выбор.

– Идея что надо, – подмигивает она. – Куда нам?

В нерешительности она тыкает пальцем сначала в один дверной проем, потом в другой.

– Направо.

Мы входим в спальню, где я когда-то несколько лет назад собрал угловой шкаф-купе, нынче забитый всякими тряпками, большинство из которых только и ждет часа, когда их выбросят.

– Неуютно, наверное, спать одному в двухместной кровати?