Жажда любви

— Некоторые матери недостойны этого имени, — с горечью сказала Сара. — Материнские обязанности для них обуза, и они не уклоняются от них окончательно только из боязни общественного мнения.

— Этого нельзя было сказать про мою старуху, хотя она и выпивала. Впрочем, она пила, как настоящая леди, исключительно ликеры или брэнди и знала в них толк; пива она никогда не употребляла. И по виду она была настоящая леди, в перчатках и с вуалеткой. Ей пришлось уйти из балета, когда она растолстела; брэнди — ужасная вещь в этом отношении.

Кориан умолкла, погрузившись в воспоминания.

— Ее похороны, по самому первому разряду, стоили мне полугодового заработка. Честное слово! Четыре лошади, дюжина факельщиков с белыми перьями, все соседа присутствовали на погребении. Так обидно, что она не могла всего этого видеть, ей бы, наверное, понравилось! Однако вернемся к нашим собственным похоронам! Я зачинила все ваши вещи и раздобыла для вас более или менее приличные простыни, мыла пока хватит, а что касается горячей воды, пожалуйста, до десятого не давайте этой старой свинье Агнессе ни копейки, потом заплатите ей опять, а если она не будет носить, совсем не платите. Главное — не обнаруживайте слабости вашего характера и не уступайте. Как только люди замечают, что кто-нибудь слабохарактерен, они сейчас же садятся к нему на шею. Поэтому берегитесь и давайте им должный отпор.

— Постараюсь, — обещала Сара не без иронии.

— Смейтесь, смейтесь, вы прекрасно знаете, что я говорю правду. Все ваши «пожалуйста» и «очень вам благодарна» не доведут вас до добра с этими свиньями. Они считают такое обращение доказательством слабости характера и стараются использовать эту слабость. Это обычное явление. Можно было бы многое сказать по поводу преимуществ, которые выпадают на долю вежливого человека, — я что-то не вижу этих преимуществ. По-моему, гораздо правильнее поведение такого рода: видишь вот это, сделай то-то — тогда получишь! Чувство благодарности свойственно очень немногим, одному из миллиона, и еще меньше людей, которые умеют ценить это чувство в других. Я думаю, что гораздо легче быть щедрой, доброжелательной и даже воздержанной, чем благодарной. Честное слово!

В этот последний вечер Кориан впервые поцеловала Сару.

— Я не люблю целовать женщин, — сказала она при этом.

Сара не смыкала глаз в эту ночь; освобождение Кориан вызвало в ней целую бурю бесплодных сожалений, и глубокое отчаяние, которое она с таким трудом преодолела, овладело ею с прежней силой.

Ее снова подстерегало одиночество, этот страшный враг, за спиной которого грозно стояли время и тишина.

Наконец рассвело, и Сара увидела сквозь узкое тюремное окно кусочек серого, тоскливого неба.

Кориан крепко спала; пепельные волосы, которые значительно потемнели за это время, до половины закрывали ее лицо, а губы казались в полумраке совсем черными.

Скоро ее не будет.

В коридоре послышался повелительный голос надзирательницы, будившей арестанток.

Кориан проснулась.

— Я выхожу сегодня, — закричала она, сияя от радости, но в ту же минуту вспомнила о Саре.

Она бросилась к ней и нежно обняла ее за шею.

— Вам будет легче, если вы выплачете свое горе. Только не смотрите на меня такими ужасными глазами. Вам осталось всего четыре месяца — ну что такое четыре месяца? Они пролетят, как стрела. А когда вы выйдете отсюда, будет уже лето. Подумайте только — лето, и мы все придем вас встретить, и через пять минут вы забудете, что сидели в этой проклятой тюрьме. Полно, полно…

Она прижимала к себе Сару, чувствуя, что счастье, ожидающее ее через несколько часов, испорчено горем, которое оно приносит Саре.

— Кажется, выходить из тюрьмы хуже, чем оставаться в ней, по крайней мере, на этот раз, — сказала она со вздохом, вызывая своим замечанием улыбку на губах Сары; но за этой улыбкой последовали рыдания; Сара плакала, как маленькая девочка, с таким же жалобным отчаянием, припав к Кориан, которая утирала ее слезы и успокаивала ее, в первый раз в жизни испытывая бескорыстное сострадание.

Если бы ей разрешили, она бы осталась; но подобная жертва была неосуществима.

— Я осталась бы, — сказала она Саре в последнюю минуту, — и вы никогда не заметили бы, что я сожалею о своем поступке, даже если бы по временам мне и было тошно.

Слезы успокоили Сару, и даже радостное восклицание, с которым Кориан выскочила из камеры, не произвело на нее слишком тяжелого впечатления.

Она села писать Жюльену.