Жажда

Эта насмешка звучит столь неожиданно – что-то подобное бывало в нашей телефонной переписке, но вживую я от Джексона такого еще не слышала, – что я не могу не воззриться на него. Впрочем, сегодня утром все представляется мне неожиданным – и особенно близкие отношения внутри Ордена. До этого всякий раз, когда я видела их, они казались такими суровыми, такими неприступными. Напрочь лишенными чувств.

Но сейчас, когда они сидят все вместе и на них смотрим только мы с Мэйси, поскольку Кэм и его компания, едва увидев, кто сидит рядом с нами, повернули в другую сторону, они ведут себя точно так же, как любая другая компания друзей. Только они забавнее и намного, намного симпатичнее. И от осознания того, что у него такие друзья и что сам он может быть таким другом, Джексон нравится мне еще больше.

Он замечает, что я не свожу с него глаз, и вопросительно поднимает бровь.

Я просто пожимаю плечами, мол, не бери в голову, и тянусь к моему стакану. Затем едва не давлюсь соком, когда перехватываю его взгляд и вижу в нем желание, вижу темную и мучительную жажду, от которой мое дыхание пресекается и меня опять охватывает жар.

Он смотрит на меня одну секунду, две, затем медленно моргает, и, когда открывает глаза, в них снова появляется пустота.

Но я все равно продолжаю глядеть на него, по-прежнему не могу отвести от него взгляд. Потому что и в этой пустоте есть нечто столь же прекрасное и столь же сокрушительное, как и в только что пылавшем в его глазах жарком огне. Но в конце концов я все-таки заставляю себя опустить взгляд. В основном потому, что иначе я могла бы сделать какую-нибудь глупость, например, при всех броситься Джексону на шею.

Отвернувшись от него, я с усилием переключаю внимание на разговор между членами Ордена и слышу, как Лука говорит:

– Откуда мне было знать, что Энджи – это демон, высасывающий душу?

– Хм-м, мы же тебе это говорили, – отвечает Мекай.

– Это верно, но я думал, что вы относитесь к ней предвзято. Она же не понравилась вам с самого начала.

– Это потому, что она была демоном, высасывающим душу, – повторяет Лайам. – Что тут непонятного?

– Что я могу на это ответить? – Лука беспечно пожимает плечами. – Сердцу не прикажешь, если оно чего-то хочет.

– Это если то, чего оно хочет, не пытается тебя убить, – замечает Рафаэль.

– Порой даже и тогда. – Эти слова тихо произносит парень с тревогой во взгляде, сидящий справа от Мэйси.

– Ты это серьезно, Байрон? – ворчит Мекай. – Почему ты вечно мешаешь нашей беседе?

– Это было просто замечание.

– Ну да, замечание, вгоняющее в тоску. Расслабься, чувак.

Байрон смотрит на Мекая, скривив губы в чуть заметной улыбке, которая делает его похожим на современное воплощение его тезки-поэта.

Который был безумен, несносен и которого было опасно знать, как сказала о лорде Байроне его любовница, леди Каролина Лэм. Но, вспоминая эту знаменитую цитату, я думаю отнюдь не о волнистых, черных волосах Байрона и не о ямочках на его щеках. Нет, мне кажется, что эти слова относятся к Джексону с его лицом, прочерченным шрамом, холодными глазами и улыбкой, в которой нередко читается нечто, похожее на жестокость.

Он определенно несносен. Определенно опасен. Что же до его безумия… то этого я еще не знаю, но что-то подсказывает, что мне удастся это узнать.

Думая о нем вот так, я невольно спрашиваю себя: какого черта, как я могу даже помышлять о таком? Ведь когда я жила в Сан-Диего, мне совсем не нравились мрачные и опасные парни. Но, быть может, все дело в том, что дома подлинные экземпляры этого типа парней мне никогда не встречались. А здесь, на Аляске… В общем, скажу одно – половина девушек в школе не зря сохнут по Джексону.

К тому же он совсем не таков, каким кажется на первый взгляд. Как бы Джексон ни был взбешен, со мной он неизменно мягок. Даже в первую нашу встречу, когда Джексон вел себя так несносно, он все же не сделал ничего такого, что заставило бы меня чувствовать себя неуютно. И он, разумеется, никогда не обижал меня, не причинял мне никакого вреда. Может быть, для всех остальных он и впрямь так опасен, как говорила Мэйси, но мне он кажется скорее непонятым, чем порочным, скорее надломленным, чем дурным.

Как сказал этот самый Байрон, сердцу не прикажешь, если оно чего-то хочет – даже чего-то плохого. А я уверена, что сколько предостережений насчет Джексона я ни услышу, мое сердце хочет именно его.

Внезапно в мелодию звучащей из динамиков «Полуденной ведьмы» Дворжака (если я не ошибаюсь) врывается какой-то звон.

– Что это? – спрашиваю я, оглянувшись, чтобы посмотреть, не ворвалась ли к нам сюда компания ударников, играющих на металлических треугольниках.

– Это школьный звонок, – объясняет Мэйси. – Это первые слова, которые она произнесла с тех пор, как рядом с нами обосновались члены Ордена, и все мы – нас семеро – с удивлением воззряемся на нее. Она чуть заметно улыбается и засовывает в рот половинку печенья.

– Ты так ничего и не съела, – говорит Джексон. И, взяв из пачки печенье, протягивает его мне.