Жалость унижает ментов и бандитов

— Придется Саидова восстановить, Василий. Дать срочный отпуск для поправки здоровья, путевку в санаторий… Другого не дано…

— Ну дела…

— Мы тебя конечно накажем, для примера. Не без этого… И будешь работать дальше. Выговор — не туберкулез, как говорили, жить можно…

— Что делается, Борис Иванович?! — фальшиво пропел Скубилин. — Что же такое происходит?

— Все интриги Ильина и Авгурова. Но сегодня не это главное. Сначала надо довести до конца со Съездом. Чтоб никаких претензий со стороны гостей, делегатов… Потом будем разбираться!

— С жалобой насчет моей бывшей дачи не решили?

— Ильин взял ее себе. «Для подготовки проекта заключения…» замминистра круто перевел стрелку. — Где у тебя вечером поезда с избранниками?

— По Каширскому ходу… — Скубилин пустил скупую мужскую слезу. — Надо ехать. Служба есть служба! А что еще остается, Борис Иванович. Хочешь, не хочешь, а надо, хоть прошлая ночь вся была на ногах!

— Тут ты прав, Василий! Держись.

Скубилин положил трубку. Оставил остывший чай.

По телевизору давали дневник съезда. На экране возник председатель мандатной комиссии.

Скубилин прибавил звук.

Оратор привычно рубал:

— Убедительно раскрыты… научный анализ… по-ленински откровеннно и глубоко… — Покадив генсеку, оратор дальше курил фимиам всем подряд. Нерушимая дружба… Совершенствование социализма на многие годы вперед…

Скубилин вырубил съезд, подошел к шкафу, принялся экиппироваться по-генеральски.

Звонок замминистра его расстроил. Но не настолько, как можно было предположить.

После разговора с начальником КГБ Скубилин первым делом встретился с милицейским хозяином аэропорта «Шереметьева». За бутылкой коньяка было выработано судьбоносное решение…

Расстановка сил в борьбе с Ильиным и его командой вот-вот должна была круто измениться. И не в пользу Авгурова и Ильина.

Очень скоро! Сразу после прилета Авгуровой с Кипра…

АВГУРОВА

Самолет из Ларнаки в Москва вылетал поздно ночью.

Новые друзья Авгуровой — Сократис и Нина Романиди — приятные, интелегентные люди — привезли ее в аэропорт с вечера. Прямо из ресторана.

В аэропорту супруги извинились. Они не могли ждать начала регистрации и посадки. Утром обоим следовало быть на службе: ему — в отделении Общества дружбы «Кипр-СССР», ее ждали в партийной школе в Никосии, она преподавала тамошним слушателям основы марксистской философии.

— К сожалению, нам никак не удалось подыскать себе замену на завтра… — Выпускники Университета Лумумбы, они говорили по-русски с едва заметным акцентом.

— Ничего, я одна прекрасно уеду!

Она действительно не нуждалась в них.

Днем вместе с Сократисом и Ниной они зашли в небольшой ювелирный магазин, поблизости от их дома, на Платия Элэфтэрияс — с неброской вывеской и с перламутрово-белой, похожей на рис, крупчаткой на витрине, нанизанной на нити и уложенной кольцами.

Здесь продавался самый крупный дорогой жемчуг.

— О, Нина! Сократис! — В магазине их уже ждали.

Романиди проверили отобранный заранее товар.

Авгурова отсчитала требуемую сумму.

Жемчуг упаковали в целофановые пакеты. Теперь они были с ней здесь, в аэропорту «Ларнака», в сумке…

Было начало марта, вечер выдался исключительно теплый.

Они еще посидели втроем за столиком в открытом кафе, на крыше здания аэропорта.

Красные черепичные крыши вдали напомнили Авгуровой Израиль. Как и смуглые кипрские школьники. Они садились в автобусы. В руках дети несли транспаранты.

Сократис объяснил:

— Школьники протестуют против турецкой оккупации острова… Но туркам это как дробь слону! Турция и Израиль — сейчас два главных мировых палача на Ближнем Востоке!

Новые друзья придерживались жесткой ориентации времен Московского фестиваля демокатической молодежи в Москве, на котором они познакомились. Теперь многое из того выглядело как анахронизм. В Союзе этого особо не придерживались.

Авгурова попыталась сменить разговор:

— И это не опасно для детей? Вот так… С плакатами!

— Вообще — то у нас спокойно. По крайней мере так было. Пока не открылся великий этот морской путь из Лимасоли в Хайфу… Ты уж нас извини!

Супруги неодобрительно относились к последним веяниям в регионе, к транзитникам из Союза в Израиль, к заигрыванию Комитета сторонниц антивоенного движения с сионистским государством.

Сократис заметил серьезно:

— Им дай палец, они всю руку отхватят! Я эту публику знаю. Поставили всех под ружье! Вы небось насмотрелись…

— Было…

Она сидела расслабленная. Ни о чем серьезном думать не хотелось. На израильских военных она действительно насмотрелась. И в Иерусалиме, и в Тель-Авиве…

В субботу они заполняли центральные улицы — солдаты, офицеры — все, до генерала, в одинаковой форме, все друг с другом на «ты» и по имени.

Горбоносый гид все об этом рассказал.

«Йоси…» — так мог обратиться солдат к генералу Иосифу Пеледу, которого из-за его фамилии русскоязычная печать называла не иначе, как Иосиф Сталин.

«Арик» — к легендарному Ариэлю Шарону.

Гид объяснял им все очень подробно.

Агурова не очень прислушивалась, но тем не менее что-то застряло.