Жадный, плохой, злой

От нечего делать я обвел взглядом кабинет. Главной его достопримечательностью являлась стена, увешанная сверху донизу изображениями Дубова в обществе всевозможных колоритных персонажей с узнаваемыми физиономиями. Вот он на футбольном поле среди основного состава «спартаковцев»… А вот за столом с самым лысым и усатым бардом страны… Над убитым лосем с живым батяней-комбатом отечественной попсы… Рука то на плече кубинского диктатора, то на талии российской примадонны, то вообще черт знает где, издали не разберешь. Брюхо чаще всего прикрыто клетчатыми или рябыми пиджаками свободного покроя. Взъерошенная голова стабильно выдвинута на передний план, но иногда торчит где-нибудь сбоку, как, например, на банкете по случаю президентской инаугурации.

Одного лишь снимка не хватало для полноты картины: Дубов в одиночку хлещет водку прямо из бутылки. Именно этим он занялся, когда наспех закусил уже выпитое. Потом, сбросив пиджак, расслабил узел яркого галстука, с наслаждением поводил головой из стороны в сторону и мечтательно произнес:

– Лучше бы Марк алкоголиком стал, чем гомиком.

– Конечно, вдвоем выпивать веселее, – согласился я.

– Не хами, писатель, не надо, – попросил Дубов размягчившимся баском и взгромоздился внушительным задом на обширный стол. – Мой непутевый сын – моя боль. Ты не способен понять. У тебя нет взрослых детей.

– Зато у меня есть дочь Светлана, – напомнил я ровным тоном. – Та самая, которой по вашему приказу накинули на шею петлю из лески.

Он недовольно скривился:

– Про петлю в первый раз слышу. Я только распорядился доставить тебя сюда, остальное меня не касается.

– А меня вот коснулось, – сказал я. – И сильно задело.

Дубов не обратил на мои слова внимания. У него началась та стадия опьянения, когда человек упивается собственным красноречием, а окружающих почти не слышит. Это было функционирование в передающем режиме с отключенным приемом. Односторонняя трансляция. Попробуйте как-нибудь поддержать разговор с автоответчиком, и вы поймете, что я имею в виду.

Послушав его примерно с минуту, я пришел к выводу, что излияния Дубова чем-то напоминают неудержимый жидкий понос.

– Марк – полное дерьмо, – вещал он. – А его жена – настоящая засранка. Славная получилась пара. Не разлей вода.

– Жена? – Я чуть не поперхнулся сигаретным дымом.

– «Мисс Столица» не помню какого года. Зовет себя Натали, а на самом деле просто беспородная шавка из Кацапетовки. Тварь редкостная. Жадная и расчетливая сука. Скоро выгоню ее к чертовой матери. Пошла вон! На все четыре стороны!

Пока Дубов распинался перед отсутствующей Натали, я попытался представить себе дражайшую половину Марка. Вместо русской красавицы получался некто азиатской наружности, с волосатой грудью и развитой мускулатурой.

– Ваш сын… бисексуал? – осторожно предположил я.

– Он просто паскудный гомик, – отрезал Дубов. – Самый натуральный педераст. И, что обиднее всего, пассивный.

– Ничего, – утешил я расстроенного папашу, – со временем Марк, может быть, изберет активный образ жизни.

Пропустив мою подковырку мимо ушей, Дубов совершил очередной поход к сервировочному столику и, чего-то там хлебнув, заявил:

– Одна у меня отрада: Ириша, доченька моя. Вот кого я люблю так люблю. Умница, красавица… Да ты ее видел в приемной.

Я чуть не перекусил сигаретный фильтр пополам.

– Эта лош… эта девушка – ваша дочь?

– А то кто же! Говорят, мы с ней похожи, как две капли воды. – В голосе Дубова прозвучала нескрываемая гордость, словно он сам свою Иришу выносил, родил и вскормил грудью. Хотя никакие нормальные родители не позволили бы дочери дефилировать на людях в наряде из секс-шопа.

– Не опасно ли оставлять ее одну в таком… – Не найдя в своем словарном запасе приличного определения, я подсократил фразу: —…в таком виде?

– Иришу? – Дубов захохотал. – Она восточными единоборствами чуть ли не с пеленок занимается. Отважна, сильна, воинственна. Вся в меня. На прошлой неделе ей двадцать стукнуло, амазонке моей. Видал, как вымахала?

Разделив в уме 200 сантиметров Иришиного роста на 20 ее годков, я вынужден был признать:

– Да, приметная… гм… девица. Наверное, много корма требует?

– Что еще за идиотское словечко: корм! – раздраженно воскликнул Дубов и принялся быстро расхаживать по кабинету несколько развинченной походкой подгулявшего биндюжника. Галстук, телепающийся на его плече, едва поспевал следом.

– Я хотел сказать: питание. Всякие там калории, белки с углеводами… Она поэтому секретаршей подрабатывает? Чтобы обеспечить себе полноценный рацион?

– Совсем тупой или прикидываешься? – Дубов замер как вкопанный. – Что я, родную дочь обеспечить не в состоянии?

– Зачем же тогда ей в приемной отираться? – не унимался я.

– Да это так просто, шутки ради. Озорничает Ириша. – Дубов расцвел в улыбке и заговорил тем приторным тоном, который принят у родителей, рассказывающих о проказах своих детишек: – Является ко мне как-то поп в рясе. Представляется здешним архангелом и…

– А не архиереем? – предположил я.