Zero. Обнуление

Пожалуй, не такая уж безумная идея. В отсутствие лучшей Кейтлин отпиливает лезвием корешки, использует странички из блокнота для растопки. Через два часа, дрожа от изнеможения, наконец-то разжигает хилый костерок. Дым валит клубами, вызывая у нее кашель и рвотные спазмы, но Кейтлин видит, что дым делает то, что не под силу ей, — спиралью взбирается кверху. Теперь ее работа сводится к поддержанию огня, сколько удастся. Женщина. Хранительница очага. Снова пьет. Доедает остатки батончика.

* * *

Утро. День седьмой. Три из них она провела здесь. В аду. Трясясь от холода, обезвоживания и голода. Она, как узник, процарапывает на камне полоски, отмечая дни. Своего рода дневник до того срока, когда ее найдут. Если ее найдут.

В ушах какой-то вой. Кейтлин силится понять, в чем дело. Может, очередной симптом отключающегося организма? Нет. А когда он становится ближе, она вспоминает, что именно издает такой звук — первый звук индустриальной цивилизации, услышанный с момента падения сюда — кроссовые мотоциклы, — и потому встает, зовет на помощь, орет что есть сил. Если это охотники за ней, тоже сгодится, думает она. Примолкает, прислушивается, слышит один, потом два мотоцикла, пронзительно надрывающихся в лесу и проносящихся возле устья шахтного столба. И стихающих. Вой спадает до жужжания и уступает место тишине. Катастрофа.

Но потом набирает силу третий двигатель, отбившийся от группы, даже громче других на сей раз. Приближается, и, вместо того чтобы проехать мимо, двигатель чихает и переключается на холостой ход.

— Помогите! — кричит Кейтлин,

Наконец над краем появляется юная башка в шлеме.

— Чё за нахер?

22 дня 5 часов

Карфаген, штат Нью-Йорк

— Эй! Вы меня слышите? Можете сказать, как вас зовут, дорогуша?

Она приоткрывает глаза. Она в тесном больничном закутке, и к ней заботливо склонилась женщина лет за пятьдесят. Все понемногу возвращается: мужчина в страховочной обвязке, нисходящий, как бог (она не помнит, как пробормотала «Вы милее, чем лис», прежде чем повалиться ему на грудь); наверху (это помнит) выключила телефон и вынула батарею — слава богу, и там сигнала не было; потом поездка на скорой в Карфаген — сопровождающие спрашивали, как ее зовут. Она не утруждается назвать себя, словно язык проглотила, воды в рот набрала.

— Где я?

— Вы в больнице, голубушка.

— Где?

— В Карфагене. Теперь моя очередь спрашивать. Мне нужно ваше имя.

— Давно я здесь?

— Всю ночь. Мы хотим перевести вас в палату при первой же возможности. Только нужно разобраться с бумагами.

На женщине, беседующей с ней, медицинский костюм в цветочек и «Айпэд» в руках или что-то вроде. Кейтлин только теперь видит, что лежит под капельницей. Физраствор, глюкоза. Все тело болит, но она не в яме. Подмечает свою одежду, висящую на стуле.

— Мне больно.

— Вы травмировали лодыжку, нахватались ссадин и синяков, но ничего не сломано.

— Ага. Похоже… — Она пытается пошевелиться, морщась от боли, и это удается. — Похоже… ПТМС.

— ПТМС?

— Передняя таранно-малоберцовая связка.

— А-а, — отзывается медсестра. — Ну, мы восполняем нехватку жидкости, чистим вас. Ваши вещички в тумбочке. Многовато наличных с собой, а?

— Это на дом на колесах, хочу купить. — Эту реплику она заготовила давным-давно.

— Ага. Но вы мне скажите, если мне надо позвонить еще в какие-нибудь службы.

— Не надо.

— Вам требуется какая-нибудь помощь, голубушка?

— Нет.

— Вы уверены?

— Угу. Но… но надо эти старые шахты заделывать, знаете ли.

Палец медсестры зависает над планшетом.

— Итак, как там с именем?

Кости кажутся хрупкими, как печенье. Веки тяжелые, мысли еле ворочаются. Она словно снова наблюдает, как вода капает с земляных стен.

— Вы не здешняя, да?

— В отпуске.

Медсестра кивает. Ждет. Ангельское терпение.

У нее так и вертится на языке: Кейтлин Дэй. Просто произнеси вслух. Будешь в уютной квартирке в Бостоне еще до вечера.

— О… К…

— Окей?

— О и апостроф. О’Кифф.

— О’Кифф. Это фамилия?

— Верно.

— А имя?

Взгляд Кейтлин прикован к двум костылям, прислоненным к стене.

22 дня 4 часа

Центр «Слияние», Вашингтон, округ Колумбия

Неделя, складывающаяся из рваных ритмов этой фазы бета-теста, штормов и штилей, удач и разочарований измотала Саю все нервы. Наверное, дело просто в необходимости постоянного участия, его глубоком волнении при виде всей своей техники, наконец-то задействованной в условиях реальной жизни; будто увяз в кинотриллере, затянувшемся на семь суток и никак не отпускающем: за гонкой на автомобилях искусный маневр, за маневром трогательный момент, за ним эффектное зрелище, а там снова погоня — пока наконец не приедаются даже пиковые моменты.