Зерна

— Разве не видно, что босиком не умеет ходить. — Он взял мужика за ногу, как берут за ногу лошадей, собираясь перековывать. — Мозоли не натер. Не стыдно побираться? — Он хлопнул мужика по животу, тот согнулся, икнул. — Нищий! Тебя легче перепрыгнуть, чем обойти. — Повернул мужика спиной, пощупал торбу, изумился: — Один кусок только подали? С краю шел?

— От краю, от краю, — подтвердил мужик.

— Врешь! — сказал Прон. — До середины дошел, только один кусок. Нигде не подали?

— Сразу сжирал! — захохотал Сенька. — Дай я его, Прон, в соху запрягу.

— Откуда? — спросил Прон.

Нищий, не ответив, огрызнулся от Сеньки:

— Себя запрягай, — и повернулся к Прону: — Возьмите к себе, Прон Яковлев.

— Куда к себе? В работники? Не держу. Свое сам обработаю. Дом-то твой где?

— Нету, — нищий потупился. — Все отобрали, проклятые… — Он замялся.

— Не знает, на кого соврать, — засмеялся Яков. — Скажет, старая власть, а вдруг мы за нее, скажет, новая — да опять не попадет.

— Морду бережет, — высказался Сенька.

— За мужиков хочу стоять! — Нищий поднял голову.

— Стой, кто тебе мешает. — Прон вернулся к столу.

— А где же твои ямщики, Прон Яковлев? — поинтересовался нищий.

Яков, боящийся обострения, сказал нищему:

— Совесть бы имел. Подали, выпил, и иди с богом.

— Где ты нынче совесть-то нашел? У кого? — спросил нищий.

— Сейчас найду, — пообещал Прон.

4

Сенька догнал нищего, уходящего от дома по задворкам. Пугая, дернул его за торбу. Нищий судорожно повернулся, увидел Сеньку и совсем не испуганно крикнул:

— Ну-ка, цыц!

— Чего цыц, чего цыц? Ходишь, высматриваешь, где бы чего спереть.

Нищий, ничего больше не говоря, шел своей дорогой. Сенька озлился, схватил за рукав:

— Ну-ка пойдем!

Нищий выдернул рукав из рук Сеньки, свел редкие желтые брови.

— Пойдем, пойдем! — повторил Сенька. — Дождешься у меня! Тоже, в такую мать, нашлась нищета. Вчера в Шурме ты не очень-то побирался.

Нищий оглянулся на дом Толмачевых и вдруг сильно ударил Сеньку ребром ладони выше ключицы. Сенька захлебнулся, опрокинулся на сухую пашню, примял редкие, поздно просекшиеся всходы картофеля.

— Ты ведь нездешний, — сказал нищий.

— Ямщичил я, — говорил Сенька, отодвигаясь и вставая на ноги. — Ты тоже, размахался. Я тебя трогал? И я могу.

— Прон в сам-деле один? Где ямщики?

— Прон велел тебя проверить, — торопливо оправдывая себя, говорил Сенька. — Я разве бы стал. Нищий и нищий.

— Где ямщики?

— По деревням.

— Почтовые лошади где?

— С ними, где еще!

— Вот что, — сказал нищий, — в Шурме ты меня не видел. Смажь запятки да уматывай отсюда.

Сенька, испугавшись, заговорил совсем по-другому:

— Хошь, я тебе еще хлеба принесу? — уверяя тем самым, что принимает мужика за настоящего нищего.

— И этим-то подавись, — ответил мужик, вытряхивая торбу. Надкушенный кусок хлеба, цветом похожий с землей, упал в борозду. — Скажешь Прону: не догнал!

Нищий пошел под гору к реке. Пустая торба похлопывала его по ляжке. От реки нищий повернул к тракту и по пешеходной тропинке рядом с трактом направился в сторону Шурмы.

Сенька сплюнул, выматерился. Снял и встряхнул испачканную рубаху.

Носились стрижи. Парило. Над землей струился прозрачный жар. Казалось, земля горит бесцветным пламенем.

5

Слышно было, как, нагреваясь, потрескивали бревна избы, нарождались новые трещины.

— Одна радость безлошадному — заразы не боится, — закончил рассказ об убитой лошади Яков.

— Жалко, — сказал Прон. — Лошади не объяснишь, что нельзя иначе.

— Как не жалко.

Прон встал, обошел горницу. Ударил ладонью по простенку — отдалось по всей избе.

— Значит, так, — сказал он, снова увидев спящую Аньку-дурочку, — отъямщичил. Бабу… жену то есть, перевезу. Не против? Пусть здесь и рожает.

— Что зря говорить? — обиделся Яков. — Половина избы твоя. Даст бог, лесом разживемся, построимся.

— Даст.

— И жену вези и вещи…

— Какие у меня вещи? Хомут да клещи. — Прон снова прошелся по горнице, оглядывая по-хозяйски стены. — Может, мху надрать, пока молодой?

— Зря ты с этим лешим связался, — неожиданно сказал Яков. — В две глотки льет.

— Я его не в работники привез, свой надел выделим. Куда ему, безродному, приткнуться. Без царя в башке, со шпаной свяжется. А я баловать не дам.

— Смотри. А за почту все-таки ох попадет тебе, Пронька: невиданное дело — связь прерывать.

— Я бы не стал, — ответил Прон. — Обида взяла. Пришли с милицией: где рубль, который Столыпин дал? Вроде того, что иудины деньги. Дырку, говорю, продырил, вместо креста ношу. «Покажи!» А этого не хочешь? Злость, Яшка, взяла: что я, Столыпина ради рубля вез? Подавись он. Скорость показывал. Вот, мол, какие вятские ямщики. Да ладно! — Прон вдруг засмеялся. — Будут и меня помнить.

Яков понял, что сейчас брат расскажет, как дрался с милиционерами, и, зная силу Прона и не любя рассказы о драках, сменил разговор.

— Лег бы, поспал.

Прон кивнул, как будто соглашаясь, но думал уже о другом:

— Год-два землю не пахать — одичает. На одворицах копошатся, а в поле не идут. В город хотят, а кто их в городе ждет?

Яков начал стелить на деревянной кровати. Брату он не возражал: он и сам, разделав одворицу, в поле не собирался.