Матвей поглядел на ходики. Маятник качался, кошка все бегала глазами.
— Торопишься? — испугалась Максимовна.
— Некуда мне торопиться. — Матвей подумал о Зое.
— Э-х! — крякнул старик. Он пропустил-таки внеочередную рюмку. — Чего, мать, петь-то? Давай начинай. Подпою.
— Подпевальщик!
— А что? — обиделся старик. — Я переход в «Ревела буря, гром гремел» вытягивал.
— Правда, спойте, — попросил Матвей.
— Э-х! — задоря себя, крикнул старик и запел, топая валенком:
и запнулся. Нет, не такая просилась песня. — Мать, — спросил он, — может, «Вечор поздно из лесочка»? Или «На кладбище Митрофановском»?
— Я уж этих и не помню.
— Ну, ребята, — сказал старик, — песни забываем, плохи наши дела. Это телевизор из тебя все выбил. Мне хорошо, я глухой, его не слышу, он на меня не действует. — Старик трогал бороду, щурился. — Вот! — радостно поймал он пришедшие на память слова. «Цвет розы»?! «Во сне как ангел появился, на сердце искру заронил». Начни. Иль и эту забыла?
— Помню, — улыбнулась Максимовна. Она вначале в шутку согласилась петь, а сейчас и в самом деле захотелось. Она боялась, что неверно начнет, нагнула голову, посерьезнела, теребила платье на коленях.
Старик улыбался. Матвей ждал. Кошка на часах всех осматривала.
— Кругом, круго-ом, — начала и сбилась Максимовна.
— Осироте-е-ела, — вступил старик.
— Обожди, — строго сказала Максимовна и, заметив, что Матвей взглянул на аккордеон, сказала: — Не надо: Сейчас. — Она вздохнула и, стесняясь, что ее ждут, взяла слишком высоко и торопливо:
Старик тут же подхватил, принизил и в меру замедлил:
Дальше они пели согласно, оберегая друг друга.
Матвей думал, что они будут повторять последние две строки куплета, настроился подтянуть и уже вдохнул воздух и качнулся вперед, но они пели дальше:
— Тут дальше все застолье вступало, — радостная от того, что песня пошла, быстро заметила Максимовна.
— А дальше одни бабы выводили, — тоже быстро, не сбивая песни, пояснил старик. — Ох, было!
Максимовна вела высоко, но не напряженно:
И тут Матвей вспомнил следующие слова. Дальше он знал. И, поддержав, увидел, как обрадовались старики.
Песня шла, как будто век они ее втроем пели.
Зоя вошла в избу и остановилась у порога. Матвей подскочил, поставил стул Зое рядом со своим. Зоя села. Старик сделал знак: не мешайте.
Максимовна глянула на Матвея. Он улыбнулся.
Старик, освеженный песней, даже о выпивке забыл и все поводил рукой, собираясь запеть другую, но Максимовна уже достала из шкафчика стопочку для Зои. Старик спохватился, налил.
— Ты громче говори, — сказал он Зое, — я тебя не слышу. Матвея вот с полслова.
— Молчу, молчу, — сказала Зоя.
Потянулись чокаться. Зоя аккуратно коснулась рюмки старика и стопочки Максимовны, а по Матвеевой рюмке пристукнула сверху донышком.
«Ой, девка», — подумала Максимовна.
Вина Зоя только коснулась губами. Глядя на нее, и Матвей не допил.
— Все видели? — спросил старик. — Все свидетели. Матвей, видел, как непьющей притворяется? Я знаю, она в два горла льет, а тебе показывает, мол, в будущем не надейся. Матвей, не женись, гляди на мой портрет. Не верь женскому народу!
— Аль вино горькое? — хитро спросила Максимовна. — И ты, Матвей, что-то чинишься.
Зоя моментально повернулась к Матвею:
— Подсласти.
Матвей смешался, жарко стало.
Кошка бегала глазами, сравнивая старых и молодых.
— Молодежь! — кричал старик, забывая, что из всей компании один он глухой. — Молодежь! Утром не поднимешь, вечером не укладёшь! Главное, живите честно! Больше слов нет. Мать, осталось там?
— Отец, отец! — сдерживала Максимовна. — И что кричишь, совсем тебе нельзя пить.
— Необходимо! — стукнул кулаком старик. — Раз Матвею не придется выпить при такой жене, я за него должен норму выполнить.
— В клуб прибежала звать? — спросил Зою Матвей.
— К тебе пришла, — ответила Зоя и смутилась вдруг.
— Ребятушки, — растроганно говорила Максимовна, — сколь вы хороши да сколь красивы.
И правда, были они красивы.
Все четверо.