Дни во время сбора урожая начинались до рассвета. Я поднималась хмурая и бледная, сетуя, что в такую рань даже пташки еще видят свои короткие сны. На кухне хлопотала бодрая матушка, нарезая для завтрака толстыми ломтями свежий хлеб и козий сыр, одновременно заворачивая бутерброды к обеду – то с картофельным омлетом, оставшимся от ужина, то с чоррисо, то с ветчиной. А отец уже размешивал в огромной кружке сахар. Пять кусочков – это мне вспомнилось так отчетливо, будто только этим утром я готовила кофе для моего родителя.
Я ворчала на ранний подъем: все равно сбор урожая не начинали до тех пор, пока на ягодах не высыхала роса. И отец, как всегда в таких случаях, отвечал, что виноград, словно король, требует особого уважения – раннего подъема и преклонения.
И мы день за днем стояли пред нашим капризным кормильцем на коленях, словно в молитве, с утра до заката. И делали перерыв только в редкие дождливые дни: влажные ягоды легко подвержены порче, и сусло из них окажется разжиженным, что испортит вкус вина.