Земной Круг. Море Осколков

Затем королева-регент хлопнула в ладоши, и рабы, звеня цепями на ошейниках, принялись накидывать землю. Вокруг все еще тлеющего погребального костра поднимался огромный курган, что будет выситься рядом с курганом отца королевы Скары, убитого в битве, и с курганом ее прадеда Хорренхода Рыжего, и с курганами королей и королев Тровенланда, потомков самого Байла Строителя, скрывшихся в тумане истории.

Лаитлин встала, поправила огромный ключ от сокровищницы Гетланда и заговорила голосом, в котором не было ни печали, ни сомнений:

— Соберите людей. Мы отправляемся в Скекенхаус.

Вдоль по дороге пленные воины Верховного Короля все еще собирали своих павших соратников на куда более жалкие погребальные костры. Костры для дюжин, для сотен, и их дым клубился на много миль вокруг.

Колл становился министром, чтобы учиться, а не чтобы убивать. Изменять мир, а не разбивать его.

— Когда это закончится? — пробормотал он.

— Когда я исполню свою клятву. — Отец Ярви смотрел на серую Мать Море, и его глаза были сухи. — Ни мигом раньше.

До самой последней ступеньки Колл спорил сам с собой, нужно ли идти вниз.

Он слышал удары молотка Рин. Она немелодично напевала себе под нос во время работы. Было время, когда этот напев казался приветствием, когда он переступал через порог. Песней, которая пелась только для него. Теперь он чувствовал себя соглядатаем, вторгшимся в частную беседу между ней и наковальней.

Она хмурилась за работой, на ее лицо падал теплый желтый свет, рот был сжат в суровую линию. Свой ключ она закинула за плечо, так что цепь плотно прижималась к вспотевшей шее. Она никогда не делала ничего наполовину. Это ему в ней всегда и нравилось.

— Ты теперь работаешь с золотом? — сказал он.

Она посмотрела на него, и, когда их глаза встретились, у него перехватило дыхание. Он подумал, как сильно по ней скучал. Как сильно ему хотелось обнять ее. Чтобы она обняла его. Он всегда думал, не желая признаваться себе в этом, что, может, она не очень-то и красивая. Что кто-то красивее споткнется и упадет в его объятия. Теперь он поверить не мог, что думал так когда-то.

Боги, каким же он был дураком.

— Голова короля Друина меньше, чем у его отца. — Рин подняла щипцами уменьшенный королевский обруч, потом положила обратно и принялась снова стучать по нему.

— Я думал, тебя интересует только сталь? — Он пытался начать тему ковки так же беспечно, как раньше, но теперь каждый шаг был сложным вызовом. — Мечи для королей и кольчуги для королев.

— У меня такое чувство, что после всего, что натворило это эльфийское оружие, мечи и кольчуги уже не будут популярными как раньше. Приходится меняться. Делать лучшее из того, что предлагает жизнь. Встречать неудачи с улыбкой. — Рин фыркнула. — Так сказал бы Бренд.

Колл вздрогнул от этого имени. От мысли, что подвел Бренда, который относился к нему как к брату.

— Зачем ты сюда пришел, Колл?

Он сглотнул. Ему всегда говорили, что у него дар к словам. Но правда заключалась в том, что у него был дар к словам, которые ничего не значили. И никакого дара говорить то, что он на самом деле чувствовал. Он сунул руку в карман и ощутил холодную тяжесть золотого эльфийского браслета, который взял в Строкоме. Предложение мира, если бы она его приняла.

— Наверное, я думал… может… — Он прокашлялся, во рту пересохло, он виновато взглянул на нее. — Я сделал неверный выбор? — Он хотел, чтобы это прозвучало как решительное признание вины. Искреннее раскаяние. Получился лишь оправдывающийся тихий писк.

Судя по виду Рин, он ее ничуть не впечатлил.

— Ты сказал Отцу Ярви, что сделал неправильный выбор?

Он поморщился, глядя себе под ноги, но у его башмаков не было ответов. С башмаками всегда так.

— Еще нет… — Ему не хватило бы духу сказать, что он еще это сделает, если бы она спросила.

Она не спросила.

— Меньше всего я хочу расстраивать тебя, Колл. — Он сморщился еще сильнее. Так всегда говорят, когда больше всего хотят тебя расстроить. — Но, думаю, какой бы выбор ты ни сделал, вскоре ты начнешь думать, что он был неверным.

Хотелось бы ему сказать, что это не так. Хотелось сказать, что он так зажат между тем, чего хочет Отец Ярви, тем, чего хочет Рин, тем, чего хотел бы Бренд, и тем, чего хотела бы его мать, что уже не понимал, чего хочет сам.

Но ему удалось только прохрипеть:

— Ага. И я не горжусь собой.

— Как и я. — Она бросила молоток, встретилась с ним глазами, и он не увидел в них злости. Печаль. Может, даже вину. Он начал надеяться, что, возможно, она его простила, когда она сказала:

— Я переспала с другим.

Потребовалось время, чтобы понять ее слова, а потом захотелось, чтобы он и не понимал. Он до боли сжал в кулаке эльфийский браслет в кармане.

— Ты… с кем?

— Какая разница? Дело было не в нем.

Он стоял и смотрел на нее, неожиданно взбешенный. Он чувствовал себя в западне. Обиженным. Он знал, что не имеет права на такие чувства, но от этого становилось только хуже.

— Думаешь, я хочу это слышать?

Она удивленно моргнула, на ее лице застыла смесь вины и злости.

— Надеюсь, тебе было больно это слышать.

— Тогда почему ты это сделала?

Злость победила.