Рэйт рубанул по кому-то, и тот заорал, дико, надломленно и словно металлически. Пихнул щитом, заскрежетавшим по другому щиту; зашипел, плюясь через клин в зубах; надавил буйно, свирепо, оттолкнул человека, который оказался достаточно близко для поцелуя, и его кровавая слюна забрызгала Рэйту лицо. Рэйт потянул его назад, ударил коленом, заставил споткнуться. А меч Колючки с глухим звуком глубоко врезался воину в шею и застрял там, пока тот падал. Она вытащила клинок, пнула человека в сторону, и он откатился, проливая кровь.
Кто-то упал, запутавшись в хлопающей парусине навеса. Кто-то кричал Рэйту на ухо. Что-то со звоном ударилось о его шлем, и все стало светлым, слишком светлым, чтобы видеть, но он слепо хлестал поверх щита, рыча и кашляя.
Его схватил какой-то мужик, и Рэйт врезал ему по голове обухом топора, врезал снова, пока тот падал, топнул по его сжатой руке, поскользнулся и чуть не упал на скользкие от крови и дождя камни.
Внезапно он перестал понимать, куда смотрит. Двор накренился и закачался, словно корабль в бурю. Он увидел Ракки, на его светлых волосах появилась кровь, когда тот ударил мечом. Гнев снова разгорелся, и Рэйт втиснулся рядом с братом, сцепил с ним щиты, пихаясь, бодаясь и рубя. Что-то врезалось в него сбоку, и он, споткнувшись, полетел через огонь, взметая искры.
Блеснул металл, и Рэйт дернулся прочь, почувствовал жжение на лице, что-то царапнуло по его шлему и сбило его набок. Он протиснулся мимо копья, попытался вколотить свой щит в рычащее лицо, но запутался и понял, что от щита остались одни обломки — две доски свисали с погнутого обода.
— Сдохни, падла! — прорычал он, но вместо слов из-за клина вылетела лишь бессмысленная слюна, и он замолотил по шлему, пока тот совершенно не смялся. До него дошло, что он бьет по стене, выбивая серые выемки в камне, рука гудела от ударов.
Кто-то оттащил его. Колючка, с черным забрызганным лицом. Она указывала красным ножом, и из ее красного рта вылетали слова, но Рэйт их не слышал.
Огромный меч рассек влажный воздух, расколол щит и в фонтане крови отбросил в стену человека, который его держал. Рэйт знал этот меч. Он носил его три года, прижимал к себе сильнее, чем любовницу в темноте, заставлял его петь от точила.
Гром-гил-Горм, громадный, как гора, шагнул вперед. Дюжины наверший — позолоченных и с драгоценными камнями — заблестели на длинной цепи. Его щит был черным как ночь, а меч — блестящим, как Отец Луна.
— Ваша смерть идет! — взревел он, так громко, что, казалось, где-то глубоко затряслись сами кости Оплота Байла.
Храбрость бывает хрупкой. Если паника охватывает человека, то распространяется быстрее чумы, быстрее огня. Воины Верховного Короля были согреты и счастливы за крепкими стенами, и не ждали от этой ночи ничего хуже жестокого ветра. А теперь из шторма восстал Ломатель Мечей во всей своей боевой славе, и все как один они сломались и побежали.
Колючка сразила одного топором, Горм попал другому по загривку и расквасил его лицо об стену. Рэйт выхватил нож, бросился на спину бегущего воина и колол, колол, колол. Потом бросился за другим, но ноги уже не слушались. Он сделал, качаясь, один или два неверных шага, оттолкнулся от стены и упал.
Все вокруг казалось размытым. Рэйт попытался встать, но колени не держали, так что он уселся. Клин выпал, и рот теперь болел, в нем чувствовался вкус дерева и металла. Чьи-то ноги протопали мимо. Рядом лежал человек и смеялся над ним. Его задел чей-то сапог и перевернул с глухим звуком. Мертвец, который смеялся ни над чем. Смеялся надо всем.
Рэйт зажмурил глаза, открыл их.
Сорьёрн добивал раненого копьем так спокойно, словно сажал семена. В малые ворота все еще с громким топотом вбегали люди, обнажая оружие и перешагивая через трупы.
— Всегда хочешь быть первым в бою, а, братец? — Ракки. Он расстегнул пряжку, стащил шлем Рэйта и наклонился, чтобы взглянуть на новый порез. — Делаешь все возможное, чтобы из нас двоих только я оставался красавцем?
Рэйту было трудно выговаривать слова больным языком.
— Тебе в этом любая помощь пригодится. — Он отмахнулся от брата и с трудом встал, пытаясь избавиться от сломанного щита, пытаясь избавиться от головокружения.
Оплот Байла был громадным, и за вздымающимися эльфийскими стенами расположилось множество крытых соломой и сланцем зданий. Кругом раздавались крики и грохот, гетландцы и ванстеры прорубались через крепость, как хорьки через кроличий садок, вытаскивая людей Верховного Короля из всех укромных местечек. Они стекались вниз по длинному пандусу, который вел к гавани, и собирались полумесяцем у двойной двери, покрытой резьбой. Среди воинов были король Горм и король Утил.
— Мы вас выкурим, если придется! — крикнул Отец Ярви перед дверьми. Как и вороны, министры всегда прибывают, когда бой уже закончен, и им не терпится покопаться в том, что осталось. — У вас есть шанс сразиться!
Из-за двери донесся приглушенный голос:
— Я как раз надевал доспехи. У них сложные застежки.
— Человеку с большими пальцами бывает сложно застегивать маленькие застежки, — признал Горм.