Земля — Сортировочная

«Молоток! — Похвалил меня Бабекус. — А этого пристрелим».

Орленко засопел.

– Убивай, но не здесь, — мрачно сказал он. — Совесть поимей хоть немножко…

Я повернул вертушку и распахнул дверь. Орленко медленно распрямился. Я держал его на прицеле.

– Иди–иди, — сказал Бабекус, ткнув его пистолетом в живот.

Орленко заложил руки за спину и, перешагивая порог нужника, на мгновение застыл, глядя в ослепительное небо.

Я тоже вышел из уборной.

– Вставай к столбу, — велел Бабекус Орленке.

– Прощайте, друзья… — тихо сказал Орленко шумящим липам в сквере и неподвижным составам на путях.

Понурый, он пошел к столбу и негромко запел:

– «И все равно неудержимо паденье гнусного режима…»

Я начал поднимать пистолет.

«Погоди, дай дойдет!…» — упиваясь сценой, одернул меня Бабекус.

«Эй, Бабекус, отвлекись», — окликнул его я, нацеливая пистолет себе в лоб.

«Ты чего??!!» — завизжал Бабекус, и я почувствовал, как он вцепился в рычаги управления мною.

Я напряг все силы. Пот прошиб меня. Ствол пистолета уткнулся в висок.

«Поганец!!!» — завыл Бабекус.

И я нажал курок.

Удар обрушился на мою голову. Вокзал, скверик, пути вдруг опрокинулись, и бригадир Орленко вдруг полетел в небе, будто и вправду орел.

P . S . В свези с гибелью бабекуса мне хочеца сказать нескоко слов собратъем–литераторам. Настоящий песателъ долен очень большое вниманее уделять моментам смерти героив. Так, напремер, массовый от–рецательный гирой должен умерать быстро и весело, сковырнулся — и конец. А главный отрецательный герой должин перед смертью выть, шыпетъ, царапаца, кусаца, вижять и ползать на коленях, чтобы развен–чаца в глазах четателя. Главный же положительный гирой должин умирать в момент подвига, всегда вни–запно и медлино: должен споткнуца, упасть, встать, упасть, привстать уже не до конца, цыпляясь за березу, упасть, проползти лежа и токо потом умереть совсем.

ГЛАВА 10. Как погиб десант

– Эй, пацан, ты чего?… — тормошил меня бригадир Орленко, пристально вглядываясь в лицо.

– Н–не знаю… — без голоса ответил я и с трудом приподнялся на локтях.

Я лежал в дорожной пыли на полпути между уборной и столбом. Невдалеке за липами желтел вокзал. По путям медленно катились цистерны. В моих глазах из всеобщего небесного сияния неохотно сконцентрировалось солнце, и я различил лицо Орленки.

– У тебя–солнечный удар? — подсказывающее спросил он.

– Ага… — для конспирации согласился я.

– А что в уборной делал?…

– Что–что!… — разозлился я. — Что и все, ничего нового!…

– Ну–ну, — недоверчиво отступился тот и помог мне встать.

В его кармане тяжело лежал пистолет, из которого я застрелил Бабекуса. «Вытащил уже и проверяет, помню я чего или нет», — догадался я про Орленку.

– До дому довести? — спросил бригадир.

– Сам дойду, — ответил я ему.

До угла улицы Ингмара Бергмана он выслеживал меня и крался в акации. Я не выдержал и перебежал через огород Залымовых. Он за мной не полез, но долго торчал у забора, вытягивая шею. Потом его заметил потомственный рабочий Илья Петрович Фланг, засрамил и погнал на работу.

Я еще придумать не успел, что мне теперь делать, как в переулке Робеспьера увидел дядю Толю и Лубянкина.

Они, без сомнения, шли к Поповым.

– Эй, Бабекус!… — вскинулся Лубянкин, увидев меня.

Форы оставалось минуты три, и я очертя голову бросился к Барбарису.

– Борька!… — отчаянно крикнул я, подлетая к воротам их дома. — Открывай!…

Барбарис полз медленно–медленно, как инвалид войны и труда сразу.

– Скорее!… — вопил я.

Он вытащил щеколду из петель.

– Ты чего? — спросил он, открывая. — Сегодня все какие–то чокнутые…

– Молчи! — велел я, захлопнув створку ворот. — Слушай меня! Сейчас чеши на вокзал и найди товарища Палкина! Передай ему: дядя Толя, Лубянкин и Рыбец — диктаторские шпионы! Сегодня ночью — десант!…

– Чего?… — ошалев, пробормотал Барбарис. — Вовтяй, ты чего городишь?…

– Тупарь, дундук!… — разозлился я. — У меня времени — шиш да маленько!… Толстый, жирный, поезд пассажирный!… Помнишь, что Карасев нам впрягал?

– Ну. Сто раз слышал.

– Так вот, это правда! А на станции у мятежников Штаб! А сама станция — Карта!

– Погоди, что–то я не врубаюсь, — забеспокоился Барбарис. — Какие, блин, мятежники?…

Но тут ворота толкнули, и в щель всунулся дядя Толя.

– Ты куда девался? — спросил он у меня.

– Потом объясню, — тоном Бабекуса ответил я.

– Борька, вали отсюдова, — велел сыну дядя Толя.

– Ты чего, бать?… — начал было Барбарис, но дядя Толя молча поднес к его носу кулак.

– Борька, иди в дом, а то убью, — спокойно повторил он.

Барбарис побледнел.

– Чокнутые все… — сказал он, уходя.

– Ну что, — спросил меня дядя Толя, — как результаты?

– Результаты превзошли все ожидания, — сказал я наобум.

– И что же?

– Нулевая группа секретности, — сказал я. — Сообщение только для генералитета.

Дядя Толя долго раздумывал с оловянными глазами.

– Лубянкин! — наконец окликнул он. — Забирай его!

Он толкнул меня в щель между створками. Лубянкин с другой стороны вцепился в рукав и вытащил меня к себе.

– Поступаешь в мое распоряжение, — сказал он.

– Слушаюсь! — ответил я. Дядя Толя высунулся из ворот.

– Набака фриба кабидо ка струп, — сказал он.