Земля случайных чисел

Пару раз, когда Даша с Майей ездили на пляж, к морю, к большой чистой воде, Даша снова заводила эти разговоры: неужели это возможно, неужели это получается, ведь как-то, выходит, можно менять будущее, скажем, сейчас Майя может что-то такое сказать Невицкому про его будущее, чтобы он смог его изменить, получается, есть такая парадоксальная возможность влияния.

Нет, объяснила Майя, вовсе нет. Я не могу повлиять на ваше будущее, потому что для меня это прошлое. Не могу объяснить.

К тому же Майя не так много и помнила: у нее почти не осталось воспоминаний о политических или социальных катастрофах прошлой (будущей) жизни, были некоторые скудные проблески познания о развитии цифровых технологий – но, по сути, это развитие можно было бы спрогнозировать даже сейчас. Майя понимала это так: запомнить на будущие жизни выходило только те вещи, которые можно безбоязненно всем рассказывать, – скажем, если в ее прошлой жизни инопланетяне высадились на Луну, это бы она вряд ли запомнила (ситуация непредсказуемая). Но какие-то воспоминания, связанные с лечением от тяжелых болезней, вакцинами, компьютерами и искусственным интеллектом, – это оставалось. Впрочем, футуристические воспоминания Майи легко моделировались и были предсказуемыми – вероятно, это была какая-то защитная штука: запоминать только то, что выглядит правдоподобно и что можно в принципе предугадать.

Интуицию тоже не стоит путать с воспоминаниями, думала Даша. Но молчала. Меньше всего ей хотелось бы оказаться молодой матерью девочки, в которую перетечет, как молочное озерцо, эта вертлявая обезьяна. Нет, не перетечет. Вытекла, она уже давно вытекла из этой девочки. Backwards, everything backwards.

Дорогая Майя, репетировала Даша самую страшную речь в своей жизни, я должна сказать тебе что-то важное. Я не твоя мать.

Нет, не так. Майя, я хочу сказать тебе очень страшную вещь. Все-таки я тебе не мать.

Нет.

Невицкий уже начал скучать – они встречались больше года, и было понятно, что нужно что-то делать: или съезжаться-жениться, или расставаться. Даша боялась у него что-либо спрашивать – на ее тихие признания в любви он вежливо и согласно, как будто отвечая на экзамене заведомо правильный, золотой билет, отвечал «я тоже, милая». Пусто, пусто внутри и снаружи. Жаловалась Майе, та ее обнимала, утешала, приезжала среди ночи – и пока длились эти птичьи водяные объятья, Даша понимала, что все еще в игре, все еще в невидимой китовой икре, разбухшей до размеров галактики, – а, что? Кит – млекопитающее? Я это вслух сказала, да?

– Спи, спи, – утешает ее Майя. – Мы все млекопитающие. Все друг друга в собственном молоке варим, чтобы друг друга же и накормить. А вот прикинь, что у тебя впереди нейросети и кольца Сатурна – а у меня, дружочек мой, холокост, ленинградская блокада и голодомор. И не вырваться из этого никак. Утешает только одно – через холокост два раза не проходят. Это не как с вашими одноклассниками.

Конечно, этому было суждено случиться – в какой-то момент Невицкий смущенно признался Даше, что, кажется, встречается с ней только ради того, чтобы ее не бросила жестокая и бессердечная к своим бывшим матерям Майя. Даша кивнула. Она и сама, кажется, терпела эти еженедельные, схожие теперь с работой и рутиной, походы в кино, в бар и в постель, исключительно ради того, чтобы в оставшееся время болтать с Майей о чем попало, – к тому же они уже почти договорились снимать вместе квартиру.

Не снимут уже, не снимут.

Расставание с Майей Даша пережила закономерно тяжело – никакие прочие расставания не доставляли ей столько боли: растущей, распирающей, растягивающий весь мир, как разбухший белый пузырь, до максимальной перед невозможным разрывом точки, сияющей тысячами светил.

Даша ходила к терапевту, бросила работу, Невицкий даже помогал ей деньгами. Классическая ситуация, у него уже было такое: расстаешься с девушкой и в результате помогаешь ей справиться с разрывом с Майей, хотя по идее в обычной жизни все наоборот, девочка страдает, подружка ее поддерживает. Но что-то здесь у нас не такая уж и обычная жизнь вокруг.

Когда Даша более-менее выкарабкалась, она разом прекратила эту изнуряющую поддерживающую постдружбу с Невицким – всякий раз, когда они виделись, ей не терпелось начать расспрашивать его про Майю.

– У тебя уже появился кто-то? – заглядывала она в картонные глаза Невицкого. – Тебе кто-то нравится? Ты еще выбираешь?

Невицкий отводил глаза, как летчик в падающем самолете отводит пылающую машину от жилых домов. Дашу не интересовали его новые отношения. Ей хотелось узнать, кому теперь дарит пустоты своих молочных китов жестокая безразличная Майя.

Да, конечно же, Даша пыталась ей звонить, выслеживала ее даже где-то – но как только они с Невицким разошлись, Майя превратилась в абсолютного чужака, вела себя с Дашей как с едва-едва знакомым человеком, вежливо отстранялась, чеканно отвечала в телефон: «Ее тут нет, она съехала, сняла квартиру с подружкой, это ее мама на проводе, да, да, просто голоса похожие».