Земля чужих созвездий

Лишь после дивных странствий до Василия Борисова дошла простая истина: чтобы войти в живой космос, совсем не обязательно ехать в Африку, Тибет или куда-то еще. Эти места, перекрестки миров, они везде! Они у каждого свои, у каждого из нас должно быть такое место, к которому он подходит, как ключик к замочку. Надо лишь найти это место, этот замочек, а вернее сказать, волшебную дверь. Вот я нашел! Теперь я совершенно уверен, что моя дверь – она там, в том северном краю. Ну да, понадобились годы, расстояния, встречи, разлуки, чтобы это понять. Но я понял. И должен вернуться туда. И попробовать открыть эту дверь, потому что это могу сделать только я. Понимаете?..

Реджинальд вздохнул:

– Вот сейчас, кажется, понимаю.

Он ясно вспомнил слова Борисова, когда-то сказанные тем на катере: о биосферных энергиях, пронизывающих мир, – и постарался передать их по-своему.

Да, в каких-то местах Земли складываются условия, благоприятные для того, чтобы всякий смог преодолеть пространственно-временной порог. Мы в этом убедились. Но можно предполагать, что для иных людей это совершенно необязательно, у них может быть свой маленький портал человек+биосфера, и скорее всего…

– Совершенно справедливо! – подхватил Борисов. – Где родился, там и пригодился.

Человек приживается, прикипает к своему месту, превращается в единое целое с этой экосистемой, вот именно с теми самыми лесами и перелесками, полями, речными туманами, рассветами, осенним солнцем… и постепенно обретает возможность персональных транспланетных переходов через свою малую родину.

– Которая, конечно, неотделима от Родины большой, – закончил он.

Реджинальд задумчиво улыбнулся, вспомнив и другие слова своего друга:

– Россия всегда одна, пусть и под разными названиями?..

– Точно так.

– Да. Понял. Но…

– Но?

– Но, во-первых, ваша гипотеза… э-э… при всей ее оригинальности и даже романтичности… кажется мне слишком, простите, смелой, а во-вторых, пусть даже вы и правы – я не уверен, что вам дадут тихо-мирно жить в вашей идиллической глуши. Простите еще раз.

– Ваши слова резонны, – Борисов встал. – Не спорю. Но я решил. Домой!

– Ну что ж, – встал и Гатлинг. – Ваш выбор…

И выписал картографу очень щедрый чек:

– Надеюсь, это вам поможет.

– Благодарю, – и Борисов душевно распрощался с Реджинальдом и вошедшей Вивиан. На этой ноте и расстались.

Супруги немного погрустили вдвоем, пока никто не видит – признавшись, что не ожидали от себя столь глубоких чувств… Впрочем, долго предаваться лирике им опять-таки не дали.

Примчался Симпкинс, запыхавшийся, взлохмаченный, переполненный критическими новостями. В Катанге идут настоящие бои, доложил он. Притом сам черт ногу сломит в тамошних раскладах, но то, что Ланжилле – один из главных заводил этой бузы, несомненно. Местные должностные лица клянут и кроют его худыми словами, а заодно уж мечут громы и молнии во всю Францию: лягушатники-де, паразиты, всю жизнь только и делали, что палки нам в колеса вставляли, в последнюю войну хоть бы пальцем шевельнули, когда немцы нас на части рвали… И все как один твердили, что лучше скорей отчаливать отсюда, ибо из Катанги может полыхнуть по всей стране, и тогда спасайся, кто может.

Супруги не стали играть с огнем, собрали всех, кратко посовещались и дали команду на сборы. Назавтра никем не провожаемая экспедиция отбыла в Браззавиль, оттуда в Пуэнт-Нуар; Моррелл вновь вступил в командование судном, и суток не прошло, как «Фалькон» взял курс на Нью-Йорк.

* * *

И вот миновало два с лишним года…

Участников экспедиции отчасти раскидало по белу свету. Капитан Моррелл все так же бороздит просторы, командуя судами, его бывшие матросы ходят по морям на разных кораблях. Редуотер принял предложение одного провинциального университета с прицелом на руководство кафедрой; Хантер, движимый своими левыми идеями, отправился в Южную Америку лечить бедняков, изредка пишет, уверяет, что нашел себя в оказании бескорыстной помощи обездоленным… Йенсен…

Ну, Йенсен остался верен себе. По возвращении Реджинальд уже сам попытался разговорить его на философские темы, но биолог вежливо уклонился, хотя нет сомнений, что он напряженно размышляет о цели бытия, о жизни и смерти. Но обсуждать это почему-то больше не хочет.

На нет и суда нет, и Реджинальд не стал лезть в душу ученого. А тот через какое-то время поведал, что списался со своим знакомцем Хейердалом и получил приглашение поработать в Полинезии. И приглашение принял.

Ну что ж, в добрый путь – примерно так напутствовали его супруги, на что Йенсен их поблагодарил… помялся немного и вдруг разразился речью:

– Но я бы хотел вернуться. Туда, к перекрестку миров. Я понимаю: мы сейчас не можем правду говорить об этом. Но ведь это было, да! Мы знаем. И это не отпустит нас. Да. И день придет, когда кого-нибудь из нас вновь позовет туда, в живой космос. И мы не сможем сладить с этим. Да и ни к чему! Ведь так?..

Столь замысловато скандинав выразил то, что супруги чувствовали, но в силу сложных психологических причин избегали говорить об этом.