Зеленый Дом

Он был грамотный, учился в школе, и поэтому, когда он подрос, турок дал ему работенку в своем магазине. Он был у него за счетовода, Акилино, вел такие толстые книги, которые называются дебет и кредит. И хотя в ту пору Фусия был еще честным парнем, уже тогда он мечтал разбогатеть. Как он на всем экономил, старина, ел только раз в день, не позволял себе ни выпить, ни купить сигарет. Хотел сколотить капиталец и заняться торговлей. А турок вбил себе в голову, что Фусия его обворовывает, и донес на него, хотя это была чистая ложь. Никто ему не поверил, что он честный человек, и его посадили в камеру с двумя бандитами. Разве это не величайшая несправедливость, старик?

– Это ты мне уже рассказывал, Фусия, когда мы отплыли с острова, – сказал Акилино. – Мне интересно, как тебе удалось бежать.

– Вот этой отмычкой, – сказал Чанго. – Ее сделал Ирикуо из проволоки, которую выломал из койки. Мы уже испробовали ее – дверь отпирается без шума. Хочешь посмотреть, япончик?

Чанго сидел за торговлю наркотиками. Он был самый старший из них и обращался с Фусией ласково. А вот Ирикуо все время насмехался над ним. Этот гад, старина, обжулил многих людей, его посадили за какое-то мошенничество с завещанием. Он-то все и придумал.

– И что же, Фусия, все так и вышло?

– Вот так, – сказал Ирикуо. – Разве вы не знаете, на Новый год всех отпускают. В коридоре остался только один, надо отнять у него ключи, пока он не бросил их за решетку. Все зависит от этого, ребята.

– Открывай же, Чанго, – сказал Фусия. – У меня уже нет терпения, Чанго, открывай.

– Тебе бы лучше остаться, япончик, – сказал Чанго. – Год пройдет быстро. Нам нечего терять, но, если дело не выгорит, тебе туго придется – прибавят года два.

Но Фусия его не послушал. Они вышли из камеры. В коридоре никого не было, только возле решетки сидел стражник с бутылкой в руке.

– Я хватил его по голове ножкой от койки, и он упал на пол, – сказал Фусия. – Кажется, я убил его, Чанго.

– Живей, идиот, ключи уже у меня, – сказал Ирикуо. – Бегом через двор. Ты вытащил у него револьвер?

– Пусти меня вперед, – сказал Чанго. – Те, что у ворот, тоже, наверное, пьяны.

– Но они не спали, старик, – сказал Фусия. – Их было двое, и они играли в кости. Ну и обалдели же они, когда увидели нас.

Ирикуо направил на них револьвер: пусть отпирают ворота, суки, не то он изрешетит их пулями. И если только вздумают кричать, он их, ублюдков, тут же пришьет, да поживей, или он всадит в них всю обойму.

– Свяжи их, япончик, – сказал Чанго. – Их же ремнями свяжи. И в рот засунь галстук. Быстрее, япончик, быстрее.

– Ворота не отпираются, Чанго, – сказал Ирикуо. – Ни один ключ не подходит. Горим, ребята. Близок локоть, да не укусишь.

– Не может быть, какой-нибудь должен подойти, попробуй еще, – сказал Чанго. – Что ты делаешь, парень, зачем ты их топчешь ногами?

– А зачем ты их топтал ногами, Фусия? – сказал Акилино. – Не понимаю, ведь в такую минуту человек думает только о том, чтобы сбежать.

– Я был зол на всех этих псов, – сказал Фусия. – Как они с нами обращались, старик! Знаешь, я их так отделал, что они попали в больницу. В газетах писали про жестокость японцев, про восточную мстительность. Мне смешно было это читать, Акилино, ведь я никогда не выезжал из Кампо Гранде и был таким же бразильцем, как всякий другой.

Теперь ты перуанец, Фусия, – сказал Акилино. – Когда я с тобой познакомился в Мойобамбе, ты еще мог сойти за бразильца, у тебя был немножко странный выговор. А теперь ты говоришь как здешние.

– Я ни бразилец, ни перуанец, – сказал Фусия. – Дерьмо, подонок – вот кто я теперь, старик.

– С чего ты так озверел? – сказал Ирикуо. – Зачем ты их избил? Если нас схватят, они спустят с нас шкуру.

– Ладно, сматываемся, сейчас не время спорить, – сказал Чанго. – Мы с Ирикуо спрячемся, а ты, япончик, поскорей уводи машину и гони к нам.

– На кладбище? – сказал Акилино. – Это не по-христиански.

– Они были не христиане, а бандиты, – сказал Фусия. – В газетах писали, что они пришли на кладбище грабить могилы. Таковы люди, старик.

– А ты угнал машину у турка? – сказал Акилино. – Как же так получилось, что их схватили, а тебя нет?

– Они всю ночь прождали меня на кладбище, – сказал Фусия. – Полиция схватила их на рассвете. А я уже был далеко от Кампо Гранде.

– Значит, ты их предал, Фусия, – сказал Акилино.

– А разве я не предал всех на свете? – сказал Фусия. – Как я поступил с Пантачей и с уамбисами[12]? Как я поступил с Хумом, старик?

– Но ведь тогда ты не был плохим человеком, – сказал Акилино. – Ты сам говорил, что был честным парнем.

Пока не попал в тюрьму, – сказал Фусия. – Там я перестал быть честным.

– А как ты очутился в Перу? – сказал Акилино. – Ведь Кампо Гранде, должно быть, где-то очень далеко.

– В Матто Гроссо, старик, – сказал Фусия. – В газетах писали – японец пробирается в Боливию. Но я был не так глуп, Акилино. Я долгое время скрывался, мотаясь с места на место, и наконец попал в Манаос. А оттуда было уже легко добраться до Икитоса.

Там ты и познакомился с сеньором Хулио Реатеги, Фусия? – сказал Акилино.