Зеленый Дом

С холмов, где расположена миссия, видна метрах в ста, на правом берегу Ньевы, хижина Адриана Ньевеса, его маленькая усадьба, а за нею – только чаща лиан, кустарников, деревьев с ветвями, похожими на щупальца, да гребни высоких гор. Неподалеку от площади – индейский поселок: свайные хижины среди грязи, поглощающей дикие травы, и вонючих луж, где кишат головастики и черви. Вокруг там и сям – полоски маниоки, лоскутки посевов маиса, крохотные садики. От миссии спускается к площади крутая тропинка. А позади миссии – глинобитная стена, отражающая натиск леса, яростный приступ зарослей. И в этой стене есть калитка, которая запирается на замок.

– Пришел губернатор, – сказала мать Патросиния. – Можно пригласить?

– Да, проведите его, мать Патросиния, – сказала начальница.

Мать Анхелика подняла лампу и осветила две фигуры, показавшиеся на пороге. Закутанный в одеяло, с электрическим фонариком в руке, кланяясь, вошел дон Фабио.

– Извините, что я в таком виде. Я уже лег спать и впопыхах не оделся как следует, – сказал он, здороваясь за руку с начальницей и матерью Анхеликой. – Как это могло случиться? Честное слово, я не поверил своим ушам.

Его голый череп казался влажным, худощавое лицо улыбалось монахиням.

– Спасибо, что пришли, дон Фабио, – сказала начальница. – Садитесь, пожалуйста. Подайте стул губернатору, мать Анхелика.

Дон Фабио сел, и фонарик, висевший у него в левой руке, зажегся и высветил золотистый кружок на половике из чамбиры[11].

– Их уже отправились искать, – сказал губернатор. – Пошел и лейтенант. Не беспокойтесь, мать, я уверен, что их найдут этой же ночью.

– Бедняжки, одни, в темноте, под открытым небом, представляете себе, дон Фабио, – вздохнула начальница. – Хорошо еще, что нет дождя. Если вы знали, как мы перепугались.

– Но как же это случилось, мать? – сказал дог Фабио. – Мне все еще кажется, что это неправда.

– Из-за небрежности вот этой бездельницы, – сказала мать Анхелика, указывая на Бонифацию. – Она оставила их одних и ушла в часовню. Должно быть, забыла запереть калитку.

Губернатор посмотрел на Бонифацию, и его лицо приобрело суровое и сокрушенное выражение. Но через секунду он уже опять улыбался начальнице.

– Девочки еще несмышленыши, дон Фабио, – зала начальница. – Они не имеют понятия об опасностях. Это-то нас больше всего и тревожит. Мало ли что – несчастный случай, зверь…

– Ах, эти девочки, – сказал губернатор. – Видишь, Бонифация, ты должна быть повнимательнее.

– Моли Бога, чтобы с ними ничего не случилось, – сказала начальница. – Не то тебя всю жизнь будут мучить угрызения совести.

– Никто не слышал, как они вышли, мать? – сказал дон Фабио. – По селению они не проходили. Должно быть, пошли лесом.

– Они вышли через садовую калитку, поэтому мы и не слышали, – сказала мать Анхелика. – Они украли ключи у этой дуры.

– Не называй меня дурой, мамуля, – сказала Бонифация, широко раскрыв глаза. – Ничего у меня не украли.

– Дура, безнадежная дура, – сказала мать Анхелика. – Ты еще смеешь отпираться? И не называй меня мамулей.

– Я им открыла калитку, – сказала Бонифация, едва разжав губы. – Я сама их выпустила. Теперь видишь, что я не дура?

Дон Фабио и начальница с изумлением уставились на Бонифацию, а мать Анхелика глотнула ртом воздух и захрипела, на мгновение утратив дар речи.

– Что ты говоришь? – наконец вымолвила она. – Ты их выпустила?

– Да, мамуля, – сказала Бонифация. – Я их выпустила.

– Опять ты приуныл, Фусия, – сказал Акилино. – Не вешай голову. Лучше поговори со мной, чтобы развеять грусть. Расскажи-ка мне, как ты сбежал.

– Где мы, старик? – сказал Фусия. – Далеко еще до того места, где мы войдем в Мараньон?

– Мы уже давно вошли, – сказал Акилино. – Ты и не заметил, спал сном праведника.

– Ночью вошли? – сказал Фусия. – Как же я не почувствовал быстрин?

– Было светло, как на заре, Фусия, – сказал Акилино. – Небо чистое, в звездах, а до чего тихо – листочек не шелохнется. Днем можно повстречать рыбаков, а то и шлюпку из гарнизона, ночью безопаснее. И как ты мог почувствовать быстрины, когда я за рулем, ведь я их знаю как свои пять пальцев. Да не хмурься ты так, Фусия. Если хочешь, можешь подняться, наверное, тебе душно под одеялами. Ни одной живой души не видно, мы хозяева реки.

– Нет, мне холодно, – сказал Фусия. – Дрожь пробирает.

– Ну что ж, как тебе лучше, – сказал Акилино. – Так расскажи же мне, как ты сбежал. За что тебя посадили? Сколько лет тебе было?