Сначала могло показаться странным такое распределение зверей на дороге в лес. Почему первым встречал меня именно Хозяин, большой, старый зверь? Случайность? А может, и нет. Если допустить, что здесь, в начале дороги, куда нет-нет да и заглядывали люди, поселился бы менее мудрый и более трусливый зверь, то остался бы он здесь жить? А если бы и не покинул этого места, то по крайней мере не выходил бы на дорогу проверять, кто идет по лесу, и не стоял бы на дороге перед человеком так долго. Получил бы тогда другой, более трусливый медведь имя Хозяин? А сейчас на дороге в начале леса был именно Хозяин. И пусть объявился он на этой территории случайно, но остаться здесь хозяином получил право только он.
Не мог же назвать я Хозяином того медвежонка, что носился по Черепову и, как глупый щенок, подбирал все мои угощения. Черепок вел себя не очень солидно. Его, видимо, до этого никто не трогал, он потерял врожденную осторожность, легко сошелся со мной, ворошил каждую жестянку, каждый коробок, оброненный на дороге. Чем-то этот медведь-подросток действительно походил на глупого щенка, живущего на задах деревни. Такой щенок хоть и побаивался людей, но интерес к двери в избу проявлял. Я видел таких зверьков, забитых, запуганных. Но стоило протянуть щенку руку, потрепать его по ушам, и вся щенячья радость выплескивалась на тебя.
Над тайгой уже повисла осень, сырая, нудная, с убегающими назад теплыми днями. С осени появились у меня заботы о зиме, и мне все чаще и чаше приходилось отправляться из леса, чтобы запасти на зиму продукты. Вот в такой дороге мне и выпало встретиться с медведицей и вспомнить слова дедки Степанушки: «Стоит, пугает меня, плюется, а конь щиплет траву, а медвежата по елкам сидят...»
Правда, медвежата в этот раз на елку забираться не стали, они остановились, попятились и спрятались за свою мать. Медвежат было трое, родились они только в этом году, но уже успели подрасти. У меня не было и коня, и тяжелый рюкзак мне приходилось тащить за плечами. Рюкзак вымотал меня так, что еще перед Вологодским ручьем я мечтал только об одном — скорей добраться до дома и сбросить, наконец, на лавку свою трехпудовую ношу. Под этим рюкзаком я видел впереди себя только дорогу, видел всего лишь на полтора шага вперед и вот тогда-то и услышал, как «плюется» медведица...
Медведица действительно «плевалась» — она рычала и фыркала, но фырканье и рык приходили ко мне через слюну. Слюна была, как мне показалось, не от бешенства — скорей всего, медведица, только что что-то жевала, а я помешал трапезе.
Рык повторился и, перешел в неразборчивое ворчание. Выдерживать нервы не слишком беспечной родительницы мне не хотелось, и я отступил, отступил рюкзаком назад, не отводя от медведицы глаз.
Самая первая и, пожалуй, самая неприятная минута встречи прошла, и я ощутил у себя на плечах холодный пот. Медведица стояла на месте, а я продолжал пятиться назад, не спуская с нее глаз и что-то стараясь объяснить ей своими глазами.
Что уж говорил я этому зверю про себя, точно не помню. Да и что можно сказать, когда перед тобой вдруг появляется сердитый таежный зверь, а ты, задавленный неподъемным рюкзаком, молишь только о том, чтобы медведица тут же не кинулась на тебя.
И медведица не кинулась. Она позволила мне отступить. Все так же, не спуская глаз с сердитой мамаши, я отходил и на ходу пытался высвободить руки из лямок рюкзака… Наконец, это мне удалось. Рюкзак плюхнулся на землю. И я почувствовал себя спасенным. И тут, как обычно после неожиданных переживаний, ко мне вернулась шальная смелость. Я категорически отказался дальше отступать. Я присел около рюкзака на корточки и вслух заговорил с медведицей. Содержание этого разговора я запомнил и могу передать его достаточно точно:
— Ну, что ты, глупая! Ну, что... Ну, успокойся... Ну, здравствуй ...
И медведица успокоилась, перестала рычать и водить носом. Тут я осмелел совсем, встал во весь рост и вытянул из пачки папиросу. Чиркнул спичкой. Что уж заинтересовало во мне медвежонка, что его удивило: то ли папироса, то ли спичечный коробок. Медвежонок по глупости сунулся вперед и неосмотрительно подвернулся родительнице под лапу. Не успел я опомниться, как медведица сильным ударом отшвырнула его назад. Медвежонок заскулил, наткнулся на своих собратьев, опрокинулся на спину, собратья тоненько фыркнули, и матери ничего не оставалось, как приняться за наведение порядка. Она повернула голову к своему детскому саду, приподняла лапу — и пискуны мигом исчезли в кустах.
Но сама медведица уходить с дороги пока не собиралась. Она поворчала на кусты, медвежата по одному высыпали обратно на дорогу, весело закрутились вокруг матери и совсем забыли меня. Так и стояли мы на лесной дороге друг против друга: я и медвежья семья; только теперь медведица, видимо высказав и объяснив мне все, что полагалось высказать человеку, нарушившему ее покой, повернулась ко мне задом.