Здесь живу только я

Здесь нет и никогда не было времени: зачем нужно этому городу считать удары своего сердца, если стучать оно будет вечно? Часы нужны тому, кто ждет конца; здесь же нет завершения.

И если ты попадешь в Ленинград, не вернешься отсюда уже никогда.

Он уложит тебя на траву, пальцами майского ветра станет перебирать твои волосы и расскажет о времени, которого нет, сладко споет свою песню о чудной стране, поведает сказки о приключениях красноармейца Петра и мудрого Ленина. А когда придет закат, ветер опрокинет вязкое желтое небо над твоей головой и замолчит, чтобы ты смог услышать, как звенят под ногами затерявшиеся в траве красные звезды.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Красноармеец Петр идет в гости.

Постаревший от осени дворик, пропитанный затхлостью палой листвы, молчит и слушает ночь. Уже не горят фонари, только матовый свет занавешенных окон разбавляет собой темноту. Темнота здесь настолько плотна, что в ней увязают ноги и мерзнут пальцы. Это один из тех ленинградских дворов-колодцев, где так легко заблудиться, перепутать все адреса и забыть, с чем пришел. Их сотни, таких одинаковых, связанных между собой лабиринтами арок, длинных, почти как туннели метро; и если дожди будут длиться так долго, что эти колодцы заполнит вода, она безнадежно заблудится в тщетных попытках добраться до самого верха и выйти на крыши.

Не видит Петр номеров домов — они густо замазаны белой краской. Он с трудом вспоминает путь к подъезду и движется наощупь, хватая замерзшей рукой шершавые стены. И руки его, красноармейца Петра, такие же крепкие, как и стены, жилистые, с пожелтевшими пальцами, навсегда впитавшими запах папирос. Когда он протирает глаза от набившейся в них густой темноты, в этих глазах остается и желтизна его пальцев, потому что зрачки его — чистые кошачьи огни. Лицо, обтянутое грубым пергаментом кожи, напряглось вздутыми желваками, и мокрые волосы из-под буденовки хищно вползли на упрямый, изрезанный мыслями лоб.

Дверь перед ним опечатана желтой казенной бумажкой — вот оно.

Чуть выше бумажки — небрежная надпись, белым по темно-бордовому:

ЗДЕСЬ ЖИВУ ТОЛЬКО Я

Петр срывает бумажку и осторожным движением тянет дверь на себя — тогда темнота из подъезда, еще более плотная и густая, чем во дворе, рвется наружу и заливает лицо, попадает холодными брызгами прямо в глаза, набивается в ноздри, остается чернильными пятнами на серой шинели. Петр откашливается, протирает глаза и нерешительно делает шаг вперед.

Нога его тут же приобретает мягкость, свойственную обычно плюшевой игрушке, и зависает в трех миллиметрах от туго натянутой нитки. Похоже, что это растяжка, думает Петр. И действительно, рядом он видит связку желтопузых лимонных гранат. Стоит задеть эту нитку — и тут же они взорвутся, забрызгав Петра своим едким и липким соком. Медленно и боязливо перешагнув растяжку, идет Петр дальше, к следующей двери. Он разгоняет рукой темноту и успевает прочесть такую же небрежную надпись:

Я

С минуту он молча стоит, уткнувшись глазами в эту огромную букву. Сдуваются желваки на лице, и твердо сдвинутые брови расплываются в нерешительности, и кожа лица вдруг становится мягче.

Стоп. Куда я иду?

И после этой нежданной мысли он чувствует, как внутри черепной коробки ползет, извиваясь и дергаясь, перебирает бесчисленными своими ножками от затылка к макушке, нервно пошевеливает длинными усиками что-то скользкое и холодное. Это страх. Петр понимает, что забыл, к кому собирался в гости — да и это уже совершенно не важно. Важно унять это ползающее внутри головы насекомое, чтобы сердце стучало не так быстро и чтобы не дрожали руки, растерявшие свою былую твердость.

Еще одна многоножка проползает вдоль позвоночника, а третья свернулась тугим и колючим кольцом в животе.

Растерянно дергается правое веко.

«Надо стать самому этим страхом, чтобы его победить», думает Петр. «Врут, что у страха глаза велики; у него и вовсе нет глаз, он слеп, и единственное, чем он чувствует окружение — длинные усики на голове. Надо стать темнотой, и тогда смогу видеть сквозь стены».

Он пытается стать темнотой, глотает ее, набирая полные легкие; и тогда его ноги вдруг исчезают, а деревянные пальцы перестают шевелиться. Он сползает по стенке вниз, туда, где оседает вязкая черная масса — и вскоре она становится теплой, как стоячая вода в середине июля. Петру становится хорошо и удобно, тело его вытягивается, становясь длинным и гибким, и ног у него теперь больше в несколько десятков раз. Он шевелит усиками; тогда впереди расступается непроглядная ночь, и ее цвет превращается из черного в серый, обнажая сырые костлявые стены.

Он ползет по коридору к следующей двери и на ней видит корявую надпись, выведенную все той же рукой:

ПОЛЕЗНЫЕ МНЕ ЛЮДИ

Забавный человек, бесполезных людей он бы сюда не поселил.