Завтрашний царь. Том 2

– Надеюсь, мы однажды откроем, кто создал картину, – сказал Ознобиша. – Быть может, рисовальщик, далёкий от подножия трона, сам не видел царя Аодха и запечатлел облик Меча Державы, полагая в простоте, будто встреча с одним праведным есть встреча со всеми. Ещё этот райца находит, что высокоимённый Невлин рек истину: картина возвращена в знак любви и почтения к нашему государю. Да искупит доброе намерение ошибки, усмотренные её преподобством…

Как же ему хотелось обратно в выскирегскую Книжницу. В тишину каменных подземелий, к заветному сундуку, где они с Эльбиз разбирали древние письмена. Где можно было, подобно Тадге, оставаться просто учёным. Без личины царедворца, осторожного, изворотливого, скрытного в речах…

Сибир взял у него кошачью корзину, поставил на лавку.

– Наш Мартхе славен стремлением примирять и усматривать благие начала в поступках людей, – сказала Змеда. – Пусть сенные девушки укажут нам наши покои, ибо мы устали с дороги. Ты же, державец, вели позаботиться о райце государя. Ноша его нелегка, ему необходим отдых.

Инберн проводил царевну с боярыней и вернулся. Ознобиша смотрел, как державец идёт к нему через зал, и с лёгкостью читал его мысли. Инберн тоже вспоминал приезд новых ложек. Пепельные волосы хилого мальчонки… Лихаря с самострелом… Едкий дым, заполонивший стряпную, детские руки, цепко обхватившие сапоги: «Добрый высокоимён… высокодержав…»

– Как быстро время летит! – сказал Инберн. – Я же вот таким тебя помню. Туда-сюда оглянулся – а ты великий сановник, райца у завтрашнего царя!

Ознобиша слегка поклонился:

– Лёт времени и тебя украсил саном, высокостепенный державец. Ты кормил недорослей воинского пути, ныне тебе вверен дворец.

Инберн, конечно, заметил пятерчатку на его правой руке. С мягко набитыми кончиками двух пальцев. Заметил и промолчал. Его не было в лесном притоне, но о расправе над Ознобишей он наверняка знал. Не мог не узнать!

Оба тщательно подбирали слова, ступая по ненадёжному льду.

– Прикажи проводить тебя в покои, райца Мартхе. Ты, верно, стомился дорогой, да и кошки засиделись в корзине.

Он наклонился, присматриваясь. Дымка вздыбила шерсть и зарычала сквозь сетку. Длинные крепкие когти то возникали, то прятались.

– Царские кошки нравны, – сказал Ознобиша. – Не терпят чужих рук и вдобавок раздражены путешествием. Благодарю, высокостепенный, но я обожду здесь. Не годится слуге думать об отдыхе, пока трудится господин.

Приближение царских саночек ознаменовалось рёвом людского скопища, слышимым даже сквозь стены. Инберн с боярином Невлином поспешили навстречу. Ознобиша тоже сделал шаг, но остановился. Тронный чертог был слишком обширен, прибой ликующих голосов отчётливо раскачивал половицы.

«Не пришлось бы нового райцу для Эрелиса обучать… – посетила Ознобишу внезапная мысль, грустная, отстранённая, здравая. – Нет, я не оскверню большой день слабостью. Я выдержу. Я смогу…»

Эрелис вошёл в чертог решительной походкой, как надлежало хозяину. Шегардайский венец горел серебром в его волосах. Сестры с царевичем уже не было. Сокровище Андархайны провели малым крыльцом и далее в терем, ибо что толку хрупкой деве в беседах властных вельмож? Эрелис ещё заведёт здесь собственные порядки, но пока пусть всё будет по замышлению горожан. Чертог быстро наполнялся. На полшага позади правителя спешил старый Невлин, следом без шапок входили великие мужи Шегардая. Высшие жрецы, старейшины ремёсел, улиц, концов… Молодой райца присмотрелся. Где Люторад? Мораничей возглавлял незнакомый юнец, болезненный с виду, явно растерянный.

Эрелис нашёл взглядом Ознобишу и даже не кивнул ему, лишь быстро мигнул.

– …Просят, государь, – говорил Невлин, весь в заботах. – Челом бьют… славную казнь… по обычаю, при начале правления…

Возле царского кресла уже выстроились почётные рынды, лучшие, доверенные черёдники, сменившие синие кафтаны на белые с золотыми узорами. Мелькнул свирепый, взъерошенный Косохлёст, не чающий пережить сегодняшний день. Болт Нарагон, Мадан, окольные…

В двух саженях от подвыси пролегла незримая черта. Боярам, святым людям, старейшинам дальше не было ходу. Эрелис, гордый и прямой, в одиночестве шагнул за предел. Взбежал по ступенькам к престолу. Повесил плеть, вьющуюся золотым шёлком.

Обернулся, бледный от напряжения, только скулы горели да русые волосы в свете чистых жирников слегка золотились. Было тихо.

– На четыре ветра тебе, Господин Шегардай! – произнёс царевич ясно и звонко. – Ныне я пришёл и останусь!

Он мог не кланяться, но склонил голову – кратко, по-воински. И сел, кладя руку на плеть.

Чертог ответил большим обычаем. В самый пол коленями и лбами, приветствуя возвращение власти.

Кутовая Ворга

Что ж четвёртая струна?
За Светынь летит она.
И куда же, угадай?
Прямо в стольный Шегардай.
Там мостов не перечесть,
Там хранят былую честь,
Там над воргами стена
Из каменьев сложена…

Дорога зримо менялась.