– Его ли смертью от зла город очистится?
Все были здесь. Санник Вязила, уличный староста, чьи сани поехали ждать у Горелого носа. Красильщик Гиря, рослый здоровяк, краса черёдного войска. И Миран-шерстобит, чей отборный товар шёл на самые знаменитые сукна и войлочные ковры. Люди сильные, уважаемые. Их голоса громко звучали на кончанском вече и на городском. Просто так восвояси не погонишь.
Черёдники старались не смотреть им в глаза. Жёлудь отворачивался, угрюмо бубнил:
– Пополам разорваться велите, желанные?
– Служки полномочные привели, – вторил Рощинка. – Оскорбителя Моранушки сказали замкнуть.
– Не нашего ума дело вязать и решить. Мы замок, а не ключ.
С мужьями прибежали бабоньки, неробкие шегардайские жёнки, куда ж без них. Баб слушать не всяк любит, бабам вдвое кричать надо, чтобы кто внял. Они и кричали.
– Злодеи кромешные вольно гуляют, а они сироту!
– Посрамление Матушке сотворяют!
– Твердилу зовите, он вступится!
Почтенный кузнец старшинствовал над Ватрой. Здесь, на Лобке, предводителем много лет был Радибор, но его забрала наглая смерть, и лучшие кутяне по сей день ревновали, кому ходить в большаках.
– Вот куда безначалие завело!
– Некому за отрока поручиться, вину с шеи снять!
– А и было б кому, толку-то?
– Весь грех Верешка, что под руку попался!
– Нарагонич ринул его, да там поди дотянись.
– Люторад сказал – улице нашей честь…
Среди общего безугомонья недоставало лишь одного голоса. Валяльщик Малюта был занят более важным – оплакивал гибель крова и стен, где сиживал днями.
– Чай, не мошну срезали – Владычицу оскорбили.
– Мирского ручательства не достанет…
– И суд наш без власти?
– Такову притчу святым людям только и разбирать.
– Глянь, глянь, желанные! Варакса идёт!
Варакса вышагивал в бархатной шапке и праздничном зелёном охабне с прорезными рукавами, красиво увязанными за спиной. Нёс премудрые книги и долгие берёсты для немедленного письма. Его тотчас обступили:
– Грамотничек, батюшка родной, замолви словечко!
– Уж мы не обидим…
– Тут вот что случилось!
– Богохуление объявляют!
– Заточили! Уличанам на поруку не выдают!
Черёдники переглядывались, было им неуютно. Варакса шегардайскую Правду затвердил назубок. А уж челобитную, складную, как известно, не складом, а указом, сложит так, что и указ не задержится.
Ещё с грамотником притащился хромой кощей Мгла, но кому, кроме хозяина, брать его в рассуждение? Мазнули взглядом, забыли. То ли есть он там, то ли серая тень дрожит у стены.
– Знаю, всё знаю, желанные, – проговорил Варакса. Вид у него был самый горестный и пристрашный, словно это ему грозили колодки, но горожане, привыкшие к облику Вараксы, не удивлялись. – Что же вы на оберег наш, кончанских черёдных обходчиков, так люто насели?
Он говорил очень тихо, и раздражённые уличане помалу прекратили шуметь, решившись послушать умного человека.
– Они Верешка нашего!
– Поругателем ставят!
– На поруку не отдают!
– Вы, уличане, не на тех доправляете. Сами говорите, не тюк с товаром подрезали – Владычице урон сотворили.
– Как же быть, батюшка?
Варакса кивнул:
– Когда надлежит до благочестия, суд отдаётся предстоятелю верных. То есть…
– Не о благочестии речь! – возвысила голос дородная Вязилиха, привыкшая наравне с мужем править дела. – О том, что хуление сбылось, а вины нет!
Варакса деловито спросил:
– Послали за Люторадом? Или сами пойдём? Тут недалеко…
Соседи начали переглядываться. Сын Краснопева был завтрашним вождём шегардайских мораничей, это все понимали.
– Как нужа у людей, так он прочь, – предерзко запустила одна из баб. – Одно дело знает: смех-веселие изгонять!
На говорунью зашикали:
– Тихо, дура!
– Доболтаешься до кобылы!
– К Лютораду на его же приговор плакать?
– Весь сказ будет – к новому царствию городу очищение, людям честь и торжество.
– Над Люторадом, – пробурчал Гиря, – пока ещё святой дедушка есть…
– Есть-то есть, да уж одной ногой при Владычице.
– И вторая ноженька сей миг с тверди прочь.
– Йерела с Ольбицей дожидается, на земное моченьки нет…
– Станут его ради нашей малости полошить?
– Ещё Другоня-жрец есть.
– Охти! Он дедушке первый внук, да сам недоросль.
Пока шабры судили, рядили и заминались, раздался стук посоха. Все споры тотчас затихли. Окружённый служками, подошёл Люторад:
– Славься, Владычица!
– Славься, – вразнобой отозвались ему.
– О чём нестроение, верные?
Зря спросил, и так было понятно. Ремесленная улица Третьих Кнутов, не слушая пересудов о святотатстве, явилась за своим сыном. Люторад выпрямился, спрятал руки в рукава облачения. Посох мешал, словно напоминая: всех прав на него отпрыск Краснопева ещё не сподобился.
– О правде, – заново ступая в холодную воду, выговорил Варакса.
– Нет препоны в обретении правды чтущему слово Владычицы. Кто сотворил кривду?
Варакса начал мягко и вежливо:
– Стали мы известны, что в блошницу заключён отрок, перебивший путь священному шествию. При Ойдриге за такое шеи рубили и тем смывали невстречу. Однако предки были мудры. Отрока, рекомого Верешком, сыном Малюты, они не почли бы за святотатца.